«И дёрнул же меня чёрт, переться в этакую даль …»
Михалыч вздохнул, последний раз затянулся прогорклой сигаретой. Поморщился и, придерживая рукой железную банку из-под кофе, попытался затушить в ней окурок. Вагон тряхнуло на стыке, и тлеющий кончик сигареты взорвался снопом искр, разбросав их на заплёванный пол тамбура.
«Как жизнь, рассыпалась. Каждый день – словно звёздочка, а вместе не соберёшь. Не сложишь. Всё на полу будет… затоптано своими и чужими ногами».
Михалыч носком ботинка погасил тлеющие искры. Облокотился о поручень и уставился в окно, пытаясь сосчитать столбы, мелькавшие перед глазами.
… Двадцать девять, тридцать два… тридцать семь…
Тридцать семь. Да, тридцать семь Настьке было, когда она забеременела. Поздний ребёнок, долгожданный.
Все ей говорили тогда – не рожай, одумайся. Здоровье не то уже… не сдюжишь.
Не послушалась Настька. Мучилась при этом страшно… но, родила. Родила, а сама сгинула. Вздохнула в последний раз, обняла Ленку и ушла, оставив Михалыча с орущим красным комом на руках.
Любил он Настьку, хоть и не ровня она ему была. Как не от мира сего. Отец был сильно против, когда Михалыч женился. – Смотри, Федька… натерпишься с ней – повторял всё время. То ли уговаривая, то ли пророча чего. Ну и напророчил, в конце концов. Мать – добрая душа, только щурилась у мужа за спиной, дескать – не слушай его… поступай, как решил.
Двадцать лет – душа в душу, как один день прожили.
Работать, правда не любила – не могла сидеть от звонка до звонка. Да и Фёдор не настаивал. Хватало на жизнь – ну и ладно…
Всё мечтала о чём-то. Звёздное небо любила разглядывать. Ночью не угомонишь, утром не поднимешь. По дому не убирала почти, кушать когда - никогда приготовит… и всех делов. Правда, готовила хорошо.
Михалыч достал из кармана пачку, вытряхнул сигарету и чиркнул спичкой.
Дверь в тамбур приоткрылась.
-- Слыш, дед. Не туши, дай подкурить.
Вошедший парень потянул носом и поморщился.
-- Дрянь какая-то. Что у нас за свинство… как будто насрано кругом. Не страна, а…
Пока паренёк прикуривал, Фёдор успел оглядеть его с ног до головы.
Черноволосый, поджарый, широкоплечий… за страну переживает. Ленке бы такого в мужья.
Как она там? Почти три года, как уехала. Сколько ей? Двадцать пять уже… может замуж вышла.
Михалыч вспомнил дочку. Вспомнил, что похожа была на Настьку – такая же ленивая. Тоже, мечтала всё. Только мечты у неё были другие, приземлённые больше. Про хорошую жизнь, про богатство и про столицу.
-- Замуж тебе нужно, дочка – частенько говаривал ей Федор.
Она только фыркала в ответ.
-- Вот влюбишься, посмотрю тогда, как запоёшь.
Из местных она так никого и не приметила. Пол района за ней бегали, а она только носом крутила. Красивая уродилась, как ягодка спелая. Налилась соком, да и укатила в столицу… поступать.
За три года несколько писем, да приехала раз – в отпуск. Поступила, нет ли… так и не сказала толком.

-- Ты в Москву, отец?
Михалыч посмотрел на парня.
-- В неё. К дочке. Дочка у меня в столице учиться… красавица.
Фёдор пошарил в кармане, достал потёртый кошелёк и, вытащив небольшую фотографию, протянул парню.
-- Смотри какая.
Парень вскользь глянул на фото, медленно и глубоко затянулся и выпустил дым.
-- Угу, хорошенькая. Где учиться?
-- Дык, где… в институте.
-- Институтов много, батя – усмехнулся парень.
Михалыч замялся, не зная что ответить, но на его счастье, собеседник бросил окурок на пол и исчез за дверью.
-- Ну и хрен с тобой. Институтов много… - передразнил Фёдор. – Подумаешь…
Михалыч поднял с пола брошенный окурок и затушил о металлическую банку.

Столица встретила приезжих мокрым снегом и пронизывающим ветром.
Михалыч укрылся в первом, попавшемся на пути таксофоне и, развернув бумажку с записанным телефоном, набрал номер. Ничего – ни ответа, ни гудков.
-- Поломался, наверное.
Фёдор отыскал глазами ещё один телефон-автомат, пересёк улицу, отгородился от стужи хлипкой стеклянной дверцей и снова набрал номер. Как и в предыдущем случае – ничего.
Михалыч, чертыхаясь вышел на улицу. Подошёл поближе к освещённой витрине и внимательно посмотрел на бумажку с номером.
«Может, цифры попутал?» – подумал он. – «Да нет, всё вроде верно».
Озираясь по сторонам, выцепил взглядом из спешащей толпы немолодую женщину.
-- Гражданочка, вы мне не поможете? Ослеп совсем, номер не различу.
Женщина остановилась, глянула на бумажку и пожала плечами.
-- Я спешу, извините.
Михалыч решил вернуться к вокзалу и поискать исправный телефон. Или спросить у кого. В зале ожидания никто никуда не спешит. Все ждут – на то он и зал ожидания.
Безрезультатно опробовав несколько таксофонов, Михалыч решил попросить о помощи. Правда, в зале не нашлось подходящих кандидатур. Куда ни глянь – кругом одна «деревня», как и он.
Уже спускаясь по ступенькам, Фёдор заметил молодую парочку у выхода. Они обнимались и явно никуда не спешили.
-- Молодые люди, не поможете? Не могу дозвониться… номер чудной какой-то. Цифр уж больно много.
-- Отвали, а. Дай людям попрощаться по-человечески, – томно произнёс молодой человек.
-- Да ладно тебе, Жень. Помоги мужику.
-- Что там у тебя? – парень раздражённо повернулся к Фёдору.
-- Да вот… - Михалыч протянул бумажку.
Женька деловито посмотрел на цифры.
-- Что тут непонятного? Это номер оператора, а это номер пейджера. Иди, звони.
-- Да я пробовал, не получается.
-- Короче, набираешь сначала этот номер, а когда оператор ответит, скажешь, что для абонента такого-то… вот, – парень ткнул пальцем в бумажку, – нужно передать то-то и то-то… ясно?
Михалыч ничего не понял, махнул рукой и поплёлся обратно в зал.
-- Эй, мужик! Подожди.
Женя нагнал его уже у таксофона.
-- Давай свою бумажку. И это… что передать нужно?
-- Скажи, что отец приехал. Ждёт на вокзале. Скажи, что увидеться хочет, поговорить... В общем, у меня всё нормально, работаю… Клава, соседка наша, привет передавала. Она Ленку с рождения помнит, как Насти не стало…
-- Стой, стой, отец. Ты по существу говори, не терзай душу оператору. Короче так… тебя не встретили, как я понял? Скажу, что ты на вокзале будешь, в зале ожидания, хорошо?
Фёдор кивнул и благодарно улыбнулся.
Парень набрал номер, подождал с минуту и что-то сказал в микрофон. Повесил трубку и, вернув Фёдору бумажку, сказал, чтобы тот ждал. Скоро приедет дочка.

Часа через полтора в зал вошла она. Михалыч узнал бы её из сотни, из тысячи бы узнал – вылитая Настька. Только красивее и моложе. И она его узнала, подошла и улыбнулась.
Обнялись.
-- Привет, пап. Ты бы позвонил хоть…
-- Да я звонил, Леночка. Сказали – съехала месяц назад. А номер не дали. У меня твой вот остался с приезда ещё… по нему не дозвонишься. Хорошо, тут помогли, а то бы уехал не солоно хлебавши.
-- Ты надолго?
-- Я в тягость не буду, дочка. Скажешь – завтра и назад. Тебя вот повидать хотел… красивая стала.
-- Ой, пап…
Михалыч подхватил сумку, и они вышли на улицу.
Прямо перед выходом их дожидался большой серебристый автомобиль. Ленка открыла переднюю дверь