Ржавый внедорожник вздрагивает на ухабах всем своим немощным телом. Гремит и скрипит металлическими суставами. Кажется ещё немного, и он выплюнет из радиатора остатки кипящей воды. Остановиться, и устало осядет на все четыре колеса.
Но он упрямо летит по разбитой дороге, поднимая клубы пыли.
Костя рассматривает пейзаж за окном. Взгляд воспринимает всю картину в целом. Детали, за которые можно было бы зацепиться, просто отсутствуют.
Наверное, такое можно увидеть только на Марсе. Ни деревца, ни куста. Камни, песок, горы – вот и весь пейзаж. И всё это красновато - бурого цвета. И дорога. Такая же красная и пыльная.
Пыль, это отдельная тема. Она всюду. Толстым слоем улеглась на торпедо и на сидения машины. Забралась в складки одежды. Забилась в нос, скрипит между зубами и щекочет глаза.
Константин, время от времени наклоняется вперёд и сплёвывает на пол густой коричневой слюной.
Из динамиков надрывно и завораживающе льётся восток. Восток наполняет салон машины, дребезжит в стёклах и оседает в ушах вместе с пылью.
-- Амир, притуши, а.
Водитель поворачивает обветренное лицо в сторону Кости. Беззубо улыбается.
-- Не нравиться?
Костя пожимает плечами.
-- Землячка моя… таджичка – гордо заявляет Амир. Как будто та приходится ему ближайшей родственницей, не иначе. С такой гордостью говорят обычно о собственных детях.
-- Хороший голос – чтобы не обидеть водителя соглашается Костя. – Громко очень.
-- А?
-- Я говорю, громко… притуши немного.
Амир кивает головой и поворачивает ручку приёмника.
Какое-то время едут молча. Амир ёрзает на сиденье. Ему хочется общения.
-- Вы, русские, не разговорчивые очень.
Костя не отвечает, продолжая тупо изучать однообразный пейзаж.
-- Ты первый раз здесь? Муса зачем не приехал?
Амир говорит по-русски почти без акцента, но немного путает слова.
-- Муса засветился последний раз. Его талибы ищут – ответил Костя.
-- Да… тяжело теперь, Костя-джан. При вас лучше было, хоть и война была. Теперь тоже война. Сейчас совсем - совсем плохо… талибы почти все плантации уничтожили…
Костя не отвечает, ему неприятна тема войны. Сам он не воевал, но много слышал о воине. Все его познания об Афганистане были сформированы Советскими газетами и рассказами Влада, который был тут, что называется «от звонка до звонка». Благодаря этим рассказам у Кости сложилось устойчивое мнение о местных, их обычаях и привычках. И мнение это было далеко не лестным.
-- Муса в Москве теперь? – спросил Амир.
Меньше знаешь – лучше спишь. Меньше говоришь – дольше живёшь. Амир явно не хотел ни сладко спать, ни долго жить.
«Слишком болтлив» - подумал Костя. – « Не похоже на проводника. Может, он и есть – крыса. Хотя, при последнем инциденте на границе, Амир не присутствовал. Но это ничего не значит. Ровным счётом ничего. Кроме того, что это могло быть чётко отработанной схемой. Но сейчас она не должна сработать».
-- Нет, он в Ташкенте – соврал Костя, – отсидится какое-то время, там видно будет.
-- Долго?
-- Слушай, не мне решать… за дорогой смотри.
-- Вай!
Джип левым колесом поймал глубокую яму и, дрогнув всем корпусом, подбросил Амира и Костю к потолку кабины.
-- Твою мать!

***
-- Подъём, ханурики!
Кто-то сильно ударил Кота по лбу. Так сильно, что от удара зазудело в переносице. Серёжа мгновенно проснулся. Открыл глаза.
-- Что уставился… повторить?
У изголовья кровати стоял худой и высокий парень. Криво улыбался и, зажав в руке кожаный шлёпанец, похлопывал им по металлической спинке кровати. Видимо, этим самым тапком он и приложил Серёжу по лбу.
Кот поднялся с постели. Все его соседи по блоку уже стояли одетыми. Хитро улыбались и заговорщически кивали друг другу.
Парень со шлёпанцем направился в сторону двери, бросив через плечо:
-- Через пять минут, чтобы были в столовой, ясно?
-- Ясно.
Сергей спешно оделся и выбежал в коридор.

На прогулке Кот подошёл к Валентину.
-- Слушай, хоть бы предупредили…
-- Зачем? Всё должно через науку доходить. Иначе толку не будет…
Серёже не понравился высокомерный Валькин тон. Ему показалось, что вчера вечером он уже стал в блоке «своим», что он теперь может доверять и надеяться на тех, кто живёт рядом. Как прапорщику Василию из коммуналки. Оказывается – нет… доверять никому не стоит. Даже тем, кто рядом. Особенно – тем, кто рядом.
Тем временем Валька продолжал поучать Серёжу.
-- Ты вот… подошву, почему мне вчера принёс, а?
Кот промолчал. Только плечами пожал.
-- То-то. И просыпаться вовремя тоже научишься. Сам не научишься, так тебя Лещ научит.
-- А кто он? – спросил Серёжа.
-- Лещ? Дежурный, типа. Сегодня его смена. А насчёт тапка… не переживай, вечером всё равно по лбу получишь.
-- Это почему?
-- Закон такой. Для профилактики.
-- А кто его придумал, закон этот?
-- Никто. Лещ, наверное, и придумал. Тебе не всё равно? Получишь перед сном по лбу и отдыхай. Через месяц уедешь в детдом и не вспомнишь, кто такой Лещ. А наука останется.
-- Хороша наука… ни за что по лбу получать.
-- Всегда есть за что, – философски изрёк Валька.

Дежурство Леща было сродни Страшному Суду. Этого дня одновременно и ждали и боялись. Ждали, потому что после этого Лещ сменялся, и трое суток можно было жить спокойно…
А почему боялись?
На это были свои причины.
-- Я не понял, что за шум, а драки нет?
Двое ребятишек, что-то не поделили и, пихая друг друга в грудь, отстаивали свои права. Мимо разборок Лещ не проходил никогда. Для начала лупил обоих кожаным шлёпанцем по лбу. Для профилактики. Заставляя при этом детей стоять по стойке смирно. Потом, не разбирая сути конфликта, отводил спорщиков в сушилку. И там заставлял драться. До первой крови. Сам при этом стоял в стороне и науськивал:
-- Давай, давай… врежь ему… да не так! А ты чего сжался? Сдачи дать не можешь? Кто так бьёт! Слабак…
В день дежурства Леща, никто не таскал из столовой хлеб, а припрятанные подошвы съедались накануне. Всё равно вечером будет шмон и сухари отберут. И сладости, у кого они есть – тоже.
Наталья Сергеевна смотрела на этот беспредел сквозь пальцы.
«Друзья, в целях профилактики и наведения порядка, это допускается», – говорила она на еженедельных собраниях, если кто-то из сердобольных нянечек возмущался.
Вопрос сразу снимался с повестки дня, тем более что сами постояльцы, молча сносили шлепки по лбу и «сушильные бои». Никто из них так ни разу и не пожаловался.
«Мы не воспитательная и не учебная организация, дорогие товарищи. Наша задача, подготовить детей для дальнейшего нелёгкого пути по жизни. А жизнь – не всегда бывает справедлива».
С этим не поспоришь. Нянечки что-то бурчали себе под нос, и пожимали плечами.
Успокоив недовольных сотрудниц, Наталья Сергеевна выходила на крыльцо. Оглядев двор с гулявшими детьми, она доставала пачку Беломора, вытаскивала папиросу и медленно покручивала её между пальцами.
Жестом просила детей подойти поближе.
-- Товарищи, есть замечания, или пожелания, – спрашивала директриса, постукивая о пачку гильзой папиросы.
Пожеланий не было, замечаний – тем более. Дети