В этом фишка.

- Иди сюда.

Я открыл дверь и зашел. Она лежала в ванной, вся в пене. Ляжки у нее были что надо. Я захотел проверить щиколотки. Не люблю, знаете ли, когда нога не суживается к стопе. Подошел поближе, и он схватила меня за руку.

- Как тебя зовут?
- Ниса. Зови меня Ниса, - шаловливо плеснула она мне в лицо воды.
- Срань. Опять Булгаков. Малолетки. Что ни малолетка, то Булгаков, что ни Булгаков, то малолетка. Шаловливая сучка Ниса.
- Шалун, - снова порция мыльной воды в лицо! – любишь погрязнее?

Я схватил ее за ногу и поднял. Дела обстояли плохо. Очень плохо. Так плохо, что меня вырвало в угол комнаты. Вместо левой стопы у нее был пластиковый протез. А вместо правой стопы была натуральная ласта.

- Милый, я все объясню, милый. Это не патология, но, милый, ты только по…

Милый, милый, милый. В мозгу у меня тарабанило. Теперь тарабанило. Лучше бы шумело. Лучше бы мы ограничились пылесосом.

- Ты что, калека? Из этих, кто с хвостиками, или пятью сосками, рождаются? Только ты – с ластами?
- Ну почему же калека?! – она обиделась. – Это совершенно нормально. Бывают же толстые люди, люди близорукие, подслеповатые, заикающиеся, кривозубые. Это природное, почему же это недостаток?
- Како…

Меня снова вырвало: я совершил ошибку. Я снова глянул на ласту. Как у маленького тюленя. Только склизкая. Я не брезглив. Но ЭТО перебивало все.

- Да успокойся ты, - она начала раздражаться, - возьми меня. Вот так. Так. Пощупай. Живот. Так. Ниже. Давай. Еще. Поиграй с грудью. Кусай ее! Жестче! Давай же! Кусай, черт бы тебя побрал! Давай. О!!! Так! Еще! Так! Ну?! Аа-а-ах!! И-и-и!!!
- Аа-а-а-а!!!!! – заорал я.

И было отчего – вместо мохнатки, обычной мясистой мохнатки, то большой и влажной, то сухой и маленькой, но все-таки обычной предсказуемой женской мохнатки, под животом у нее было пульсирующее отверстие, прикрытое влажной пленкой. Отверстие пульсировало и сокращалось. Пленка была покрыта чем-то, смахивающим на размазанный студень. Она затараторила:

- Что такое? Нормальное отверстие. Как у дельфинов. Мы просунем. Не переживай. Просунем. Сейчас. Не пере…

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

В залах все еще было полно народу. Я ворвался туда, задыхаясь, и попробовал пробиться к выходу, но меня не пропускали. Только что в эфир вышло “Про-ТВ” и это транслировалось в огромных телевизорах. Пройти было невозможно. Совершенно. Я встал к стене, кося на дверь, откуда могла появиться эта сумасшедшая извращенка и сука. Кто угодно, но явно не человек.

- Главное – не возвращаться, не возвращаться, - твердил я себе.

Что-то подсказывало: вернись я обратно, живым не уйти. Что-то… кровожадное было в ее нечеловеческой дырке. Манящее и пугающее. И ненастоящее.

На стол подали горячее. Толпа приглашенных (мать их, они же уже нажрались до коликов) ринулась к столам. Меня зажали в давке, и я едва не упал. Задние ряды напирали, и я очутился у стола. Соседом оказался премьер-министр. Доев последнее пирожное с блюда, он машинально схватил меня за руку, и куснул ее. По пальцам потекла кровь. Я едва не крикнул, но заметил, что все в зале изменились.

У премьера Тарлева почему-то выросли клыки, и, скребя когтями стол, он задумчиво жевал скатерть. Певица Нелли Сорану обтирала губы раздвоенным языком, а по спине ее гладил крокодильей лапой президент молдавского Олимпийского комитета. Журналист Блевотный отчего-то присел на корточки и имитировал рытье земли копытами. Он выкрикивал:

- Ценности демократического мира и игра в боулинг – вот привилегия среднего класса!

Радостно гогоча, редактор “Новых времен” вгрызался в затылок представителю фонда Сороса, а тот, за минуты до смерти, наклал теплую кучу антилопьего навоза в услужливую ладонь посла Турции. Начался гвалт и бардак. Все стали пожирать друг друга. То и дело кто-то вопил:

- Как дела? Оу, отлично?!

И, широко улыбаясь, ломал собеседнику шейные позвонки.

Дверь приоткрылась, и я увидел Нису, ковылявшую на уродливых ластах прямо в центр этого водоворота крови, дерьма и плоти.

Они все преобразились. Да, точно. Преобразились. Да они же… Монстры!!!!! Монстры, мать вашу!

Разбежавшись, я выпрыгнул в окно.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

- И у меня есть парень, и он, в общем, ухаживает за мной, и ухаживал так долго, что я, в принципе…

Она была хороша. Даже красива, но чуть не в моем вкусе. В любом случае, я бы ее трахнул. Если бы она дала, конечно. А вот этого как раз не предвиделось. Но я был рад. Я был рад всему, после того, как вырвался из зала с монстрами, чудом упал на ветки деревьев и очутился на асфальте без единой царапины. Она глядела на экран и несла:

- Ну, я даже не знаю, мне нельзя просто, неудобно вот так обойтись с человеком, он так много времени отдал… и…но мне все равно очень хотелось бы с тобой продолжать…

Она помолчала и пошловато выдохнула:

- …обща-ться…

Я потянулся к ней, но она увернулась, смерив меня взглядом, который без сомнения называет про себя “ледяным”. Что ж. По крайней мере, я мог еще посмотреть фильм.

На щеке у нее был прыщик. Ничего. Это ничего. В любом случае, все это, - экран, сиденья, соленые чипсы, тупые сопляки в кинотеатре “Патрия”, чушь, которую она несла, ее прыщик, моя усталость, и легкая боль в ступнях, - все это было настоящим.

Я улыбнулся. Фильм был интересный.

-…думаешь?

- Что?
- Ты меня не слушаешь!
- Ах, да, прости, был тяжелый день. Что ты сказала?
- Ну, так что ты об этом думаешь? Ты согласен просто общаться?
- Детка, ох, детка, черт, мне очень жаль, но я терпеть этого не могу: “давай я буду с тобой общаться, а ебать меня будет другой парень”. Нет, я не против, пусть он тебя ебет. Но и я тоже хочу тебя ебать!
- Ты хамоват, да?
- Да. Это все от отчаяния. Экзистенциального.
- Ты не просто хамоват, ты свинья. Свинья, притворяющаяся образованной!

Она прослезилась.

- У меня тоже был тяжелый день!
- Что случилось?
- Бабушка…

Тут она заревела. Я дал ей платок.

- Бабушка умерла рано утром. А я ее очень любила. Давай…

Я протянул еще платок. Она покачала головой.

- Давай сходим в клуб “Хаус”. Потанцуем… Мне надо развеяться…

Я рассмеялся.

udaff.com