уже когда я подумывал отказаться от затеи переспать с ней: через полгода после знакомства. Что ж, мне везло, определенно везло. Она стеснялась, и попросила выключить свет. Я щелкнул выключателем, и мы переместились на тахту. Пуфики блядской мебели под нашей тяжестью стали разъезжаться. Приходилось парить на руках. Я сунул руку ей под ремень и вздохнул: наконец-то. Трусы оказались не такие, как я люблю, а большие, с широкой резинкой. Чтобы не огорчаться, я сунул палец ниже. А уж там-то все было так, как я люблю: в меру горячо и влажно. Один пуф все-таки упал, и мои ноги соскользнули на пол. Там было холодно. Блядь. Диссонанс был налицо: холодный пол и горячее влагалище. Я вспомнил одно кафе, в котором подают кофе-глясс: горячий кофе с ледяным мороженым.

Разумеется, все это время мы целовались. Я разделся, - она снимала с себя последнее, - и пошарил по ее телу. Я знал, что она полная, и мне это было абсолютно похуй, но без сдерживающей силы широкого нижнего белья (тут я понял, почему она носила такое), у нее свисали живот и бока. Странно, но я почувствовал нежность.

Она скользнула вниз, делать минет. Получалось у нее просто великолепно: я лишний раз убедился, что женщины с жесткими волосами удивительно мягко сосут. Через пять минут я был готов: лег на нее, и присосался к груди. Грудь была отличная: я моментально вспотел.

Все шло по установленной не нами схеме: она подержала себе ноги, потом я подержал ей ноги, она поскребла мне спину ногтями, я – помял ей грудь, она приподнялась, я – присел. Мы развернулись на тахте, и еще несколько пуфиков свалились на пол. Да и хуй с ними, пускай мерзнут, подумал я. Колени упирались в доску: становилось больно. Пару раз член выскакивал, и она огорченно охала. Я спросил, можно ли в нее кончить, и получил согласие.

Бойлера в доме еще не было, и я согрел воду в кастрюле:

- Тебе полить?
- Нет, я сама. Я стесняюсь.

Когда она вернулась из ванной, мы легли на диван. В коробке похрюкивала свинка, квартиру то и дело наполнял бесцветный свет автомобильных фар, и я представлял, что мы - на корабле, терпящем бедствие в спокойном море. Больше не хотелось, но я знал, что если второго раза не будет сейчас, то не будет никогда. Мне не хотелось в это верить, но я понимал, что это так. Я не мог с ней жить, хотя постоянно предлагал ей это. Да, это ложь, но у меня было оправдание, - я хотел, чтобы она мне дала.

Что ж, наступала пора повторно сделать мечты реальными. Я впился ей в промежность.

На вкус оно было солоновато-розовым. Я сунул ей палец в зад. Он был великолепен. Необычайно мясист. Нет-нет, я не о ягодицах, хотя и с ними все было в порядке. Именно отверстие: необычайно мясистое. Я сунул палец глубже, и она с удовольствием задвигалась навстречу. Ощупывая ее анус изнутри, я понял, что он собой представляет. Крупный цветок, высеченный из размороженного мяса сумасшедшим скульптором: сочная мясная роза, которая распустила лепестки внутрь. Это заводило: мы начали трахаться еще раз.

Перед тем, как кончить, я помял Лене груди, наслаждаясь. Раком было бы не то: как-то раз, стоя за полногрудой Настей, я увидел нас в зеркале, и ужаснулся. Ее великолепная белая грудь жалко болталась, как тряпка, когда я долбил Настю сзади. Я почувствовал себя Геростратом тогда. И с тех пор на женщин с большой грудью всегда ложусь сверху. Соответственно, наша с Леной диспозиция во время второго совокупления не изменилась.

Затем я пошел мыться, и к холодильнику. Стоило выпить. На улице рассмеялись: я понял, что мой силуэт виден из окна. Пришлось выключить свет. Лена говорила по телефону, - то ли с парнем, то ли с мужем, то ли с сожителем, - хер знает, я для себя так и не определился, как мне его называть.

- Да, через час-другой, - она лежала на тахте, прикрывшись простыней, - ничего, гуляем.

Судя по всему, бедолага все это время развлекался в компании друзей, полагая, что его подружка поступает так же. Что ж, в некотором роде он был прав. Я хихикнул, и глотнул еще. Звезды спорили с фарами автомобилей, заезжавших во двор, Лена говорила что-то успокаивающе (я всегда поражался умению женщин врать) в трубку: между ее полными ляжками, которые так приятно гладить, в чреве под большим животом, барахтались, погибая, мои сперматозоиды. Я знал точно, что они погибали: раз мы не пользовались презервативами, она обязательно выпила что-то противозачаточное. Как странно. Для меня ее благодатная пизда была Граалем, для них – адом, могилой. Стоило выпить еще: за нее, за меня, за фары, небо, за бедного рогоносца, за сперматозоиды, за одиночество, неотвратимо надвигающееся на меня из угла кухни.

Я открыл форточку и чокнулся с небом.

ХХХХХХХХХХХХ

- Проходите. Как фамилия? Лоринков. Что?! Фамилия на «ов»?!

Старый седой маньяк, обслуживавший аппарат УЗИ, встрепенулся. Встал напротив меня, и, сверля меня взглядом, спросил:

- Русский? Не понимаю по-русски.

Потом отвернулся с каменным лицом. Но уголком глаза поглядывал на меня: лукаво, как умеют сельские молдаване. Его явно интересовало, что я буду делать. Я посмотрел в окно. За жалюзи мерцал свет мигалок «скорых». Кажется, в спине у меня завелся зверь. Он ее терзает, грызет.

- Да ты что, охуел?! – он не ожидал такого напора, и даже присел от испуга. – Какой я тебе, мать твою, русский? Ты что, с Луны упал?! Посмотри на меня, урод!
- Смотрю, - он ничего не понимал.
- Смотри внимательно, мать твою, - я орал, надеясь не упасть в обморок, - на внука великого румынского диссидента Бессарабии, на внука самого Вылку!

…Через несколько минут, после быстро проделанного УЗИ, я пил чай, глядя, как сумасшедший нацист в белом халате пишет заключение обследования. Он учился в Ленинграде, поведал он мне, и ничего не имеет против русских в России, но терпеть не может русских в Молдавии. Я упрекнул его: русские в России, сказал я, тоже изрядное мудачье. Он виновато, как о болезни, спросил:

- Нет ли у вас в семье русских?
- Нет, - честно ответил я.
- А… гм, славян?
- Тем более.

На прощание он пожал мне руку.

… В кабинете невропатолога, пожилая женщина ткнула мне пальцем в живот и велела лечь.

- Повернись, - раздраженно повторила она, - ты что, русского не понимаешь?!
- Понимаю, - я был готов плакать от боли, - просто не расслышал.
- А, - ее лицо смягчилось, зато пальцы стали еще жестче, - это хорошо. Мы, русские, должны друг друга держаться. Ты же русский?
- О, конечно!!!
- А молдаване в семье есть?
- Ни одного, - так же спокойно, как урологу, соврал я ей.
- Это хорошо. – она сопела. – Молдаване это животные.

Я отчаянно закивал. Больны. Они все больны. Было чуть страшно.

- У тебя, парнишка, - она протыкала меня своими долбанными пальцами, - камень. Будем его дробить.
- Прямо сейчас? – я обрадовался как ребенок, видит Бог.
- Нет, через месяц.
- А до тех пор мы дадим ему созреть? – съязвил я.
- Нет, - она поджала губы. – Просто аппарат