- В 1940 году Румыния оставила две свои провинции, являвшиеся плотью от плоти ее, под угрозой силы! – разглагольствовал за пластмассовым столиком бара Дома Печати знаменитый молдавский композитор Дога. – И одну из этих провинций называют Бесарабия! Когда в 1989-м году ушли, наконец, эти Советы, мы думали, что вздохнем спокойно. Не тут-то было! Советы ушли, Иваны остались! И особенно много осталось их в восточных районах нашей многострадальной страны.
- Вы сказали, провинции, - с легким акцентом поправил Догу собеседник, - впрочем, простите. Продолжайте, я слушаю. Мне интересно.
- Так вот, - Дога отпил кофе, и почти бросил чашку на столик, - мы тогда думали, что мост цветов покроет Прут, и мы воссоединимся с Румынией. И наш президент дал нам эту надежду. Нет, я не говорю, что Снегур плохой. Тогда он сделал все, чтобы страна не раскололась. Но Румыния, с ней мы не объединились! А ведь это противоестественно. Президент пережил свой век, как политик. Сейчас обстановка стала благоприятной для объединения. А он дремлет в своем дворце, как снулая рыба!
- Вы говорили о России…
- Да, да, - оживился Дога, и лицо композитора задергалось, - этих Иванов за обвинения нас, бессарабских румын в неправильной политике, можно, и нужно привлекать к уголовной ответственности!
- Насколько я знаю, - немецкий журналист, изящно отпил кофе, и, в отличие от Доги, мягко поставил ее на блюдце, - у вас в республике наблюдается, если можно так выразиться, национальное спокойствие.
- Да. И совершенно зря! Эти Иваны! Сейчас они разжирели. Куда бы они ни поехали, везде стремятся внедрить свой образ жизни. Так пусть уезжают поправить здоровье под Тулу и Смоленск!
- Мой дед воевал под Смоленском. Здоровья он не поправил, наоборот.
- Вот видите! Знаете, честно говоря, я жалею, что тогда победили не вы, а русские. Если бы к нам пришли пусть не румыны, так хоть немцы, мы бы пили сейчас хорошее немецкое пиво, и ели качественные колбасы!
- Не стоит так говорить. Национал-социализм принес нам много бед.
- Не говорите о национализме плохо, - покачал пальцем Дога, - в национализме нет ничего плохого. Националист – это человек, который любит свой народ и свою родину.

Мужчины обратили внимание на кофе, и за столиком воцарилась тишина. Из глубины кафе на Догу с завистью смотрели пара журналистов и писателей, отчаянно завидовавших композитору за то, что на него обратил внимание иностранец. К тому же, у Доги был новый костюм: недавно ему из Москвы перечислили гонорар за использование музыки к кинофильму «Мой ласковый и нежный зверь». Деньги пришлись кстати: за десять лет независимости Молдавии вещи Доги, преподававшего в столичной консерватории (ему платили по тридцать долларов в месяц) изрядно обветшали. Поэтому он, поначалу очень активно выступавший на митингах националистов, постепенно перестал появляться на широкой публике. Правда, убеждения своих сохранил и свято соблюдал. Дога допил кофе (платил иностранец) и мечтательно запрокинул голову:

- Румыния, Румыния. О, Румыния, ты наша мать, - пафосно сказал он, - мать, которую мы потеряли, и вечно ищем. Но мы слепы, ибо она, наша мать, вот она, рядом, под боком. А мы тычемся то на Восток, то на Север, вместо того, чтобы обратиться к Западу, где нас с объятиями ждет наша мать, Румыния!

За столиками в кафе зааплодировали. Многие встали.

- Для этих людей вы кумир? – поинтересовался немец Гюнтер. – Расскажите, мне интересно.
- Эти, - обвел презрительным взглядом Дога кафе, - так, пустяки. Знаете, сливки это лучшее, что дает молоко. Так вот это – наши антисливки, простите уж за сравнение, наша накипь. Нечисть. Сброд завистливых, бездарных людей, которые выдают себя то за писателей, то за актеров, то за журналистов. Алкоголики, ублюдки, христопродавцы!
- Ого…
- Не удивляйтесь. Еще при царской России, когда Кишинев был обычным захудалым городишкой, местные газеты писали, что нет ничего хуже кишиневских кафе и их завсегдатаев.
- Это правда?
- Истинная правда, говорю я вам. Интеллигенции здесь нет. Есть или ничтожества с территории России, пьяницы, проходимцы. Безвредные ничтожества, такие, как, например, Биешу. И стоящие, но заблуждающиеся, такие, как наш писатель Друцэ, например.
- Вы не любите приезжих.
- Оккупанты - пришельцы, местные предатели – выродки. Ненавижу. Но и местные хороши. Знаете, я, как это ни горько, скоро отсюда уеду. Талантливому человеку нечего делать в Молдавии. Вот, например, я. Композитор, признанный в мире. Мои мелодии звучали с фильмах, которые смотрел весь Союз. И что? Жалкий преподаватель консерватории. Тридцать долларов в месяц. Нас, интеллигенцию, обманули. Президент использовал нас, нашу энергию, нашу ненависть к Советам, чтобы отколоть республику от Союза и сделать ее независимой. А потом плюнул на нас. Кто сейчас всем заправляет? Президентские родственники, верные собаки. Наверняка, среди них и Иванов полно.
- А кого больше не любите: приезжих, или тех, кто сидит в этом кафе?
- И тех, и этих. Думаете, они уважают меня за то, что я, уроженец этой страны, величайший композитор Молдавии, прославил их Родину? Как бы не так. Сейчас они мне аплодировали, а когда мы расплатимся, встанем и уйдем, будут плевать мне в спину. И вам достанется.
- Это почему? – удивился немец.

Дога горестно вздохнул, и закурил. Потом выдохнул вместе с дымом:

- Здесь никто ни о ком слова доброго не скажет.

Немец засмеялся.

- Нет, правда, - объяснял Дога, - Истинная беда этой страны в том, что здесь у всех вместо языка – змеиное жало. Постоянно говорят друг о друге гадости, постоянно очерняют друг друга. Даже без корысти. Просто так, представляете?!
- У вас, - улыбнулся немец, - тоже пока не нашлось добрых слов ни для кого из вашей среды.
- Ну, - почему же, - растерялся Дога, - у нас есть, конечно, хорошие, я бы даже сказал, э-э-э, замечательные люди. Настоящие профессионалы, таланты от Бога, истинные украшения земли молдавской.
- Кто? – оживился журналист.
- Ну, я, например.

Официантка принесла композитору и его собеседнику заказ. Дога подул на мититеи (молдавское национальное блюдо – прим. авт.), и накинулся на еду. К сожалению, часто есть мясное ему не позволяла зарплата.

- Отличная кухня! – восторженно сказал немец. – Просто восхитительная!
- А, - заворчал Дога, едва не подавившийся слишком большим куском мититея, - то ли дело в Румынии…
- Бросьте, - неожиданно не согласился немец, - я был в Румынии, и ел там блюдо наподобие этого. Так вот, румынские мититеи меньше, чем молдавские, раз в пять. Крошечные такие колбаски, чтобы наесться, нужно десятков пять съесть, не меньше.
- Ну и что? – спросил Дога, уминая свою порцию. – Это же культура, Европа, умеренность. А мы, с нашими безразмерными порциями, варвары. Проклятые русские. Они задержали наше развитие лет на триста!
- Вы собираетесь в Румынию?
- А, - махнул рукой Дога, - это все слова, про отъезд. Кому мы там, в Румынии,