в центре города, вынужден заходить в общественные туалеты. И когда мне снятся общественные туалеты. Это случается не так уж редко. Мы видимся вот уже шесть лет. Я, и туалеты. Из-за них я кричу по ночам. Нет, девочка мне не снится. Я вообще ее плохо помню, потому что был очень пьян. Помню, только, она была рыжей в худшем смысле этого слова: не ярко, огненно – рыжей, а тускло-рыжей. Сам не знаю, что на меня нашло. Видно, ей нужны были деньги. Действительно нужны были. И я давал их ей.

Если бы я не убил ее, то мои двадцать леев были бы лептой библейской вдовы.

Конечно, во все это дерьмо, - церковь и бога, - я вот уже несколько лет, как не верю. Оправдывать веру в бога тем, что его существование не опровергнуто, так же глупо, как оправдывать веру в зеленых человечков, или Великого Инопланетного Глиста.

Где ты, бог, я хочу, чтобы ты избил меня до крови, а если не выйдет, я сяду тебе на грудь. Но садиться некуда. Я тебя ненавижу, и мне тебя не хватает – ты мой комплекс. С тобой так уютно. Я привык прятаться за тебя, но сейчас выздоравливаю, и мне необходимо с тобой разделаться. Ты как Дед Мороз. Рано или поздно дети должны узнавать, что его нет. Умри, память о тебе, которого не существует. Я хочу видеть то, что передо мной, а не иллюзию этого. Иллюзию, подсунутую тобой, которого выдумал я и играет часть меня же. Будь ты проклят, будь я проклят, будьте вы все…

При всем этом, Библию я люблю.

Просто это – великая книга. Просто и она, и Коран, тысячи через три лет станут для людей тем, что они и так есть (просто мы этого не понимае6м) - великими литературными памятниками. То же самое произошло с Песней о Гильгамеше. Ведь сейчас мы с удовольствием читаем ее, поражаясь величию духа и ума ее авторов. Для нас это просто эпос. А для древних шумеров это было не что иное, как «библия» их странной религии. Но семь тысяч лет сделали свое дело. Они очистили великое творение людей, - Песню о Гильгамеше, - от примеси религии. То же самое время сделает с Библией и Кораном. Я восхищаюсь порывом и великим отчаянием авторов этих книг. Я преклоняюсь перед их преданностью идее – лживой, и утопичной, как и все идеи мира. Я презираю веру, но восхищаюсь верой в веру. А вы симулируете ее.

Все вы ублюдки. Все вы прикрываетесь словами «вера», «родина», «нация», «патриотизм», «семья» и «любовь». Пошли вы на хуй, - говорю я, и сажусь за стол, писать, - несчастный планктон! Мои книги – моя нация, мои демоны – моя семья, мой талант – моя любовь, мой патриотизм – мои не рожденные дети.

Они умерли, а вы почему-то живете. Зачем?! Подыхайте! Отправляйтесь прямиком на глубину полтора метра в глине. Прогуляйтесь по кирпичным склепам Армянского кладбища, и поймите, что у вас нет никакого права существовать в то время, как миллионы женщин мира кричат, раздираемые вылезающими из них младенцами. Вы потеряли право на жизнь после того, как где-то обоссался старик, который не может встать с постели. Как вы можете существовать в мире, где на телах прекрасных и огромных китов гнездятся кучами паразиты?

Наконец, в мире, где под толщей говна, одна-одинешенька, плавает, пуская пузыри, - как младенец в утробе, - пятнадцатилетняя бродяжка.

Которую, кажется, отчаялись найти родители.

udaff.com