- Господи, если бы ты знал, как меня от этих русских тошнит!

Я заказал еще пива, и заинтересованно запустил кисть в пакет с орехами. Орехи были кедровые, в шоколаде. Мне всегда нравилось сочетать несочетаемое. Мой собеседник, - невысокий мужчина лет тридцати, случайно встретившийся одноклассник Жора, - вылакал четвертый бокал, и попросил пятый. Пять - два. Я явно проигрывал, но сегодня, что удивительно, мне пить не хотелось. Парня несло. Он что-то там нес про оккупантов, приехавших подкормиться на молдавских харчах, а я смотрел на его желтый галстук, синюю рубашку, и думал о пизде. Я – единственный человек в Молдавии, который думает о действительно важных вещах. Все остальные круглосуточно задрачиваются на тему национального противостояния, и, как это вообще принято в захолустьях Балкан, считают себя прожженными политиками. А я, насколько время и здоровье позволяют, ебу в это время их женщин.

Такой вот симбиоз.

Женщину Жоры я не ебал просто потому, что у него ее не было. У такого урода не могло быть женщины. Тем не менее, я усердно поддакивал и кивал. Днем раньше я усердно поддакивал и кивал другому придурку, который рассказывал мне о тупых, - кстати, они и в самом деле тупые, - молдаванах. Сейчас я поддакиваю Жоре, который горячится, рассказывая мне о мерзких, - они и в самом деле мерзкие, - молдавских русских. Мне плевать.

Грызите друг другу задницы, пока я ебу ваших женщин. Пизда, пизда, пизда. Я думаю только о ней. Это мой путь к спасению. Это единственное место Земли, где мне не страшно. Моя мантра.

Пизда, пизда, пизда.

ХХХХХ

- Ты устала?
- Да…

Я додолбил ее по быстрому, и кончил. Она вздохнула, - по-моему, с облегчением, - и откатилась. В комнате было очень жарко, в первую очередь, из-за жары, во вторую, из-за маленьких размеров, в третью, из-за того, что мы трахались почти час. Я безобразно вспотел. Она тоже. Самое неприятное состояло в том, что в этом доме, - куда мы с Тоней пришли в гости пить тоник с «Букетом Молдавии», - туалет был на улице. Каждый раз, чтобы поссать, приходилось одеваться. Тоня как раз прошла очередной курс лечения, и ей снова стало лучше, и я снова решил, что мы сможет побыть немного вместе. Как всегда после лекарств, она поправилась, и это было приятно. Я трахал ее с интенсивностью кролика. Я ей наслаждался. Я ей чавкал, как престарелый извращенец – сочной грушей на глазах у маленькой девочки.

А вот Тоня интерес к сексу, - я всегда считал это разновидностью душевной болезни, - постепенно теряла. Поэтому всего лишь через час устала и попросила меня закончить поскорее.

Кстати, я сейчас практически потерял интерес к сексу.

И вообще, ко всему. Закончив эти записки мертвеца, я выпью горсть таблеток, которые прикупил в аптеке у дома, потом напьюсь коньяку, и умру на скамейке Ботанического сада. Разумеется, обо мне очень быстро забудут, потому что я сам хочу забыть о себе, как можно скорее. Правда, перед тем, как окончательно отключиться, я сделаю кое-что еще. А именно, поднимусь, и выброшу блокнот, в который сейчас все это записываю, в дыру цементного пола общественного туалета неподалеку. И моя жизнь, скопированная на бумагу, исчезнет. Скажет – «бульк».

Сидит ли сейчас где-нибудь одна из моих любовниц, кропая мемуары? Напишет ли она обо мне, как о сумасшедшем? Не знаю, неведение мое – ад мой, когда я пытаюсь понять, что за пределами его. И рай мой, когда я забываю о нем, и просто впадаю в неведение.

Но тогда – тогда мы были почти в форме. Оба. И я наслаждался. Это напоминало мне вечер в Константинополе. Я там никогда не был, ни вечером, ни утром, но глядел на золотистые крыши Кишинева, гладил упитанную жопу Тони, и все повторял:

- Вечер в Константинополе, вечер в Константинополе, вечер…

Тоня тихонько смеялась, глядя на город, и подпирая щеку рукой. На все это ей, - да и мне, в общем, - было наплевать. Мы были счастливыми обитателями бухты Золотой Рог. Дельфинами, игравшими в теплых водах Средиземного моря. Только воды поднялись над морем, и приплыли нам сюда в облаках. Случайно в них запутались мы, две большие, диковинные рыбы с мягкими животами и выпуклыми глазами безразличия. Она лизала меня так, как никто и никого никогда в мире. А вечером я час елозил по ней, а потом кончил, потому что она попросила это сделать, я через час захотел снова. Где-то вдалеке звенел судовой колокол, Тоня смеялась все тише, я залезал на нее в который раз, и только сейчас, наконец, понял, почему же мне было так хорошо в тот вечер. Ведь почти на сутки я перестал думать о том, есть ли бог.

И стоит ли стесняться, разгуливая под его, якобы, реальными, зрачками.

udaff.com