- А девушке сколько лет? – я сидел, покачиваясь, на краю фонтана, мечтая, чтобы оттуда полилась кровь с молоком.
- Тридцать пять, - кокетливо хихикала сутенерша, - зрелая, опытная девушка.
- Да вы, - я едва не упал в фонтан, - меня за геронтофила принимаете?

Мы поругались минут десять, после чего уговорились о девушке девятнадцати лет. Через час я должен был быть на Чеканах. Я стал прощаться, и она спросила:

- Вы москвич?!
- Нет, с чего вы взяли?
- Тогда откуда, - мне показалось, что она меня зауважала, - вы знаете такие слова? Ну, геронто… как дальше?

Через час я был на Чеканах, где, еле передвигаясь, сумел таки затащить себя в магазинчик поблизости от дома, где меня ждали проститутки, и купить себе еще выпить. Двухсотграммовую бутылку коньяку я выдул залпом, и пожалел, что не взял еще. Но был уже у лифта, поэтому возвращаться не имело смысла. Девушка и в самом деле оказалась девятнадцатилетней, - даже показала мне паспорт, - и, перед тем, как вообще вырубиться, я с удовольствием на ней поелозил. Потом она надела на меня презерватив, и сделала это ртом, потом я обделался и облевался, потому что был пьян смертельно, - но контакт уже включился, огни зажглись, она меня начала жалеть, позвонила сутенерше, чтобы сказать, что клиент заплатил и ушел, но сегодня она работать больше не будет. Кстати, я и в самом деле заплатил. Правда, всего за три часа, потому что денег у меня больше не было. Она плеснула на ковер, мной обгаженный неоднократно, какой-то моющей жидкости, и оттащила меня в ванную. Там вымыла, как могла, и спросила меня:

- Пятнадцать минут проживешь? Пойду в аптеку.
- Не переживай, - мне было стыдно, и действительно неудобно, - я сам сейчас очухаюсь и уйду.
- Нет, - она покачала головой оценивающе, - ты уже на последней стадии. Тут нужны уколы. Витамин Б. И этот, как его… Хлористый кальций, если не ошибаюсь.
- Хлористый кальций, - блеснул я, - вливают коровам в вены при параличе.
- Ты, - она обрадовалась, - закончил биологический факультет?! А я там учусь!
- Нет, - мне было жаль ее разочаровывать. – Спасибо тебе за все. И извини.
- Да ничего, - она еще раз на меня посмотрела, глаза у нее были милые, хоть короткие ресницы их и не оттеняли, - ты славный, просто несчастный. Поэтому и пьешь. Но стоял у тебя, как у трезвого.
- Ничего, не закончу пить, скоро перестанет.
- Тьфу-тьфу.
- Тьфу-тьфу.
- Я выйду за лекарствами, а ты пока полежи. Переночевать можешь у меня.
- Хорошо.

Я поднялся с дивана практически сразу после того, как она вышла. В принципе, ничего против девятнадцатилетней проститутки я не имел. И против ее материнских инстинктов. Более того, оказалось, что обосраться, когда тебе сосут, даже в некотором роде неплохо. Что-то возбуждающее. Грязное, но ведь все мы зачаты в грязи и поте, и умрем в грохоте кимвал и воплей греховных.

Я понимал, что дальше некуда.

И остаться на руках славной проститутки, - а они, говорят, ужасно любят тех, кто их бьет, забирает все деньги и выгоняет на панель снова и снова, - по крайней мере, значило, что я никогда больше не буду работать. Да и фигурка у нее была хорошая: еще в самом начале я подумал, что она гимнастка. Так оно и оказалось. Женщина, которая запросто садится на шпагат. Я потеребил конец, но он не хотел вставать, потому что спускал за последние два часа три раза. Надо было торопиться, и я ушел из ее квартиры через балкон, соединенный с комнатой для сушки белья в подъезде. Я навсегда сохраню теплые воспоминания об этой девушке.

В отличие от тех женщин, на кого я рассчитывал в тот день, - естественно, я пытался дозвониться до них, я бросал в них свои призывы, как Робинзон – бутылки с горючей смесью записок; я даже был бы доволен просто участием без ебли, впрочем, это ложь, которую я всегда говорю в расчете на еблю, - она действительно мне помогла. Больше никто. Спасибо тебе и благословенна будь, маленькая ласковая блядь, мечтающая перестать ей быть. Ты навсегда оставила в моем паху тлеющее пламя благодарности.

И, разумеется, уходя я забрал свои деньги.

ХХХХ

Если бы у меня был герб, я бы повелел начертать на нем девиз. «К нашей сперме – бесплатная книга». Действительно, баб я метил не только потом, - с меня очень часто семь потов стекали; многие даже спрашивали, отчего ты так потеешь, когда трахаешься? – но и книгами.

«Трактат о любви» Авициенны и «Авторизированная биография Битлз» улетели в Штаты, вместе с очаровательной и подтянутой жопой моей драгоценной Ольги. Сейчас, правда, - и у меня есть все основания так предполагать, - ее задница, как это с возрастом происходит со всеми дочерьми Израилевыми, расплылась, как улыбка Чеширского Кота. «Записки придворной дамы», - я любил читать их в сливовом саду своего деда, - потерялись где-то в коробках полусумасшедшей Тони. «Шоша» ушла от меня вместе с прекрасной белокурой Натальей, которая так и не смирилась с тем, что пуделя в костюме и с бантиком из меня не выйдет. Правда, буду честен: «Шошу» я сам спизидил, у другой Натальи. И, наконец, «Юг без признаков Севера», - который я спиздил у Натальи, у которой же спизидил «Шошу», чтобы подарить ее белокурой Наталье, - я подарил другой, уже третьей Наталье. Свете досталось раритетное издание «Идиота». Ира разорвала и сожгла больше ста книг, которые я в свое время ей давал. Я даже не буду упоминать их названий, чтобы лишний раз не кипятить свою кровь. Я уж не говорю о книгах, которые толком не запомнил, потому что сам не успел прочитать, и сразу давал их этим прожорливым влагалищам.

Так что все они испили от меня не только семени. Они испили от меня и вкуса. И умения читать, и любви к слову, и благостного преклонения перед смыслом того, чего в природе нет и быть не может. Текст.

Кто-то сказал, что текст - это все, что существует. Даже кактус – текст. Я сказал, все, что существует – пробел между текстами. И текст – это ничто. Все, что существует, это максимум молчание, а минимум – пауза.

Ничего.

ХХХХ

Не знаю, с каких пор я перестал быть цельным, самодостаточным человеком с трезвым взглядом на жизнь, железными нервами и карточкой «Виза». Более того, карточки у меня сроду не было. Я всегда складывал деньги в карман, и вытаскивал их оттуда по мере необходимости. Когда вытаскивать было что, разумеется. Впрочем, все это дерьмо неважно.

Важно только одно.

С каких пор, с какого момента и благодаря какому событию я сломался, перестав быть нормальным в самом широком и, - нормальном, - смысле этого слова?

Меня всегда занимал этот вопрос. Ковыряясь сухими пальцами в сжиженном месиве своего полузабытого прошлого, я всегда мечтал обнаружить этот момент. Зачем? Для того, чтобы перевернуть все? Пойти обратно? Не знаю, и все тут. Одно я мог сказать точно: все это произошло не в юношеском периоде, уж это бы я точно запомнил. Оставалось уповать на подсознание и на то, что в Молдавии рано или поздно появятся эти тараканы прогресс а, психоаналитики.

Может быть, я испытал родовую