У меня есть орден. Настоящий. Орден Штефана Великого. Я, стало быть, орденоносец. И, конечно, вручал мне орден не сам Штефан Великий. Он, к сожалению, на момент получения мной ордена давно уже умер. Поэтому награду к моему пиджаку приколол первый президент Молдавии, Мирча Снегур.

Наша семья из Дубоссар. Этот городок на Днестре в 92 году был маленьким плацдармом. Дубоссарский плацдарм. Звучит.

И сама я, и мой муж, были сторонниками объединения Молдавии с Румынией. Знай об этом румыны, они бы призадумались. Но румыны продолжали есть свой отвратительный фасолевый суп в ресторанах, пить одну «колу» и пятьдесят грамм коньяка за вечер в баре, ходить на футбол, влюбляться, курить, посещать театры, читать книги, отбивать чужих жен, заканчивать школы и поступать в институты…

В общем, они делали все то, чем занимается остальная часть человечества, особо не задумываясь, зачем они это делают. Даже не подозревая, что где-то в Дубоссарах я, и мой муж Анатол стали партизанами. Почему партизанами, неясно даже нам по сию пору. Мы не пускали поездов под откос и не стреляли в людей.

Все, что мы делали, - агитировали людей за объединение с Румынией. Я до сих пор не вижу в этом ничего плохого. Мы носили брошюры и агитационные материалы по домам горожан, и не любили казаков. Я их до сих пор не люблю. Их вообще мало кто любит, даже сами приднестровцы. Приезжие казаки, увешанные дедовскими орденами и вооруженные «Калашниковыми» и шашками, выточенными из рессор, отбирали у народа вино. Видимо, во имя равновесия правобережные комбатанты также отбирали вино у народа, и потому их не любили так же, как и казаков. Но, во всяком случае, комбатанты были родом из Молдавии, и, следовательно, имели на наше вино хоть какое-то право. В общем, в Дубоссарах в 1992 году, - времени, когда в Молдавии разразилась гражданская война, - было довольно страшно. Но если вина у вас не было, вы могли быть относительно спокойны. Разве что шальная пуля во двор залетит.

Иногда я вспоминаю ту короткую и странную войну, пытаясь понять, на что она похожа? Нет, конечно, ничего общего с войнами между Арменией и Азербайджаном, Абхазией и Грузией, у нашей войны не было. У нас не было национальных столкновений, мы исповедуем одну религию, и первыми погибшими приднестровцами стали молдаване, а первым убитым молдавским полицейским – русский. Да, кто-то, как мы с мужем, например, были сторонниками объединения с Румынией (и остаемся ими до сих пор) а кто-то, наши соседи, к примеру, хотели объединения с Россией. В любом случае, это не повод для той странной необъяснимой резни, которая произошла в 1992 году. Причину я вижу только в одном.

На всех нас напало безумие.

Я все чаще склоняюсь к мысли, что это все из-за ящика. Так и быть, расскажу. Анатолий приехал в Дубоссары в 1984 году. У него не было кисти левой руки, и голова поседела. Он служил в Афганистане. Я ждала его с ребенком: перед тем, как уйти в армию, он женился на мне. Анатолий, слава Богу, не мучился после войны: ему никогда не снились горы, и нападения на караваны. К счастью, он не запил. Я до сих пор помню те семь дней, что мы провели в постели после его возвращения. Мы выходили только в туалет, и на кухню – поесть. Единственное, что он сказал мне о войне:

- Сувениров я не привез. Это дурная примета, что-то брать с собой. Возьмешь вещь, потом обязательно убьют. Вот я и не брал.

А небольшой зеленый ящик, который он, по его признанию, сколотил в редкие минуты отдыха, Анатолий положил в подвале за бочкой с вином. И велел:

- Никогда, слышишь, никогда не трогай это!!!

Я и не трогала. Леонида, - то есть я, - всегда понимала своего мужчину с первого слова. Мне было достаточно того, что он, Анатолий, рядом. Лежит в одной кровати со мной, есть со мной, берет меня, оплодотворяет меня, растит моих, и его, детей. Я его любила.

Итак, во время войны в Приднестровье мы с мужем агитировали за унионизм. Я до сих пор уверена в своей правоте. Молдавия никогда не могла существовать, как отдельная страна. А, раз русские ушли, сам Бог велел нам воссоединиться с Румынией. Признаюсь, мы были несколько фанатичны. Живи мы несколькими столетиями раньше, нас, как первоклассных фанатиков, подобрал бы сам неистовый Лютер.

Что, ящик? Ах, да. Первый раз мне захотелось увидеть, что там, в 1989 году. Я прокралась в подвал ночью, когда Анатолий спал, и даже вытащила сундучок из-за бочки. Но что-то мне помешало его открыть. Мне показалось, что в ящике – что-то теплое и пульсирующее. Мне стало страшно, и я вернулась. Анатолий спал.

Он всегда хорошо спал. Даже когда в наш дом бросили гранату. Когда это было? Осенью 1992 года. Война закончилась, и в наш дом бросил гранату один беспартийный не определившийся в пристрастиях односельчанин. Исключительно по личным мотивам – как-то мы не одолжили ему вина. Это, естественно, не осталось без внимания властей. Нам дали квартиру в Кишиневе, правда, в малосемейке, но не под открытым же небом спать.

Как я уже говорила, Анатолий так и не запил, в отличие от многих других ребят, которые вернулись с ним и после него из Афганистана. Были, конечно, еще и другие, кто не пил – но это только потому, что их привозили мертвыми. А мой Анатолий, слава Богу, остался жив и трезв, пусть и без левой кисти.

Второй раз я спустилась в подвал осенью 1991 года. И. не сумев перебороть себя, открыла ящик. Он был полон сушеных фиг. Конечно, это были не фиги, но так мне сначала показалось. Я вынула одну, поднесла поближе к свече, и меня стошнило.

Я держала сморщенное человеческое ухо.

Позже мне рассказали, что многие наши ребята в Афганистане, обезумев от жары и войны, отрезали на память уши убитых врагов. Я не осуждаю Анатолия за это. Но в 1992 году запретила ему брать в руки - по моему мнению, в нашем доме было достаточно отрезанных человеческих ушей. Так я ему и сказала. А до тех пор, целый год, ничем не показывала мужу, что видела его страшную коллекцию.

Да, я боролась за право моей страны воссоединиться с нашей исторической родиной, Румынией, но делала это исключительно мирными целями. Может быть, именно поэтому гранату в нас бросили не те, кто воевали на стороне Тирасполя, а несчастный пьяница, мстивший за банку вина.

Так или иначе, а ровно через год после того, как я открыла мужнин ящик, в Молдавии началась гражданская война. Недавно мне снилось, будто я стою на вершине какой-то горы, и обнаженные, смеющиеся люди говорят мне, будто я начала войну.

Будто бы в ящике, который я открыла, было спрятано безумие войны…

Что ж. Когда мы перебрались в Кишинев, о нашей семье написали в газетах. Меня пригласили в президентский дворец. На каком-то торжественном мероприятии президент Мирча Снегур вручил мне орден Штефана Великого. Очень внушительная железка. Однако, с тех пор находить каждое утро под подушкой червонец, или хотя бы орден (чтобы потом продать) мы не стали. И году к 99-му Анатолий поехал на заработки в Москву.

Потом мне вновь приснился ящик с отрезанными ушами (мы с мужем оставили его в Дубоссарах).