блядь, обдавал ее брызгами, а она смеялась и плескала в меня воду ладонями, а потом я подплывал, и она обнимала меня за шею, и прижималась, и я чувствовал, какая она теплая. И спрашивал:
− Почему ты не спишь со мной?
− Почему ты на мне не женишься? - спрашивала она.
− Я женюсь на тебе хоть завтра, - говорил я.
− Завтра у меня дела, - говорила она.
− Ну, вот видишь, - говорил я.
− Ты понарошку все это, у тебя ведь нет серьезных намерений, - говорила она.
− Я совершенно серьезно, - совершенно серьезно говорил я.
− Я тебя люблю, - говорил я.
− Сколько у тебя девушек? - спрашивала она.
− Ни одной, - говорил я.
− Я думаю, с пять -шесть наберется, - смеялась она.
− Это неправда... - говорил я.
Вот такой вот замкнутый круг. Мы понимали, что свадьба это не про нас. Женись я на ней, мне бы пришлось заниматься карьерой. Сдать на права. Купить авто. Обзавестись манерами. Образованием. И я перестал бы отличаться от десяти-двадцати парней, у которых все это было, причем с рождения — так что мне бы никогда их не догнать.
После чего мы расплывались, и я ждал ее в холле, а она, выйдя, сушила волосы под большим металлическим колпаком, и глядела на меня оттуда весело, и выглядела после воды чуть уставшей. Потом отвозила меня домой — среди ее многочисленных достоинств был хороший новый автомобиль, - и мы долго целовались в машине.
Однажды мы пришли на бассейн вечером после закрытия, и я уж думал, что уйдем, несолоно хлебавши. Но Наталья сунула денег какому-то сраному сторожу, и весь вечер бассейн под открыт был открыт только для нас.
Это было как Рождество. Над водой вилась дымка, небо было ужасно звездным, и когда Наташа, тихо смеясь, поплыла ко мне, я подумал, что, может быть, мне стоит рискнуть и попробовать обойтись безо всей этой хуйни. Рассказы там, книжки... Наташе я об этом благоразумно не сказал. Ей бы не понравился мой отказ даже от такой абстрактной цели. Говорю же, она любила пионеров, первопроходцев, и вообще козлов упрямых. Она плавала вокруг меня, словно русалка, воздух был теплым, а вода еще теплее, и я любовался ее полными, крепкими ногами, и лобком — прекрасным, как спуск в преисподню — и был счастлив настолько, что мне даже не приходило в голову написать обо всем этом после рассказ.
− Ты умеешь танцевать румбу? - спросила она.
− Что? - спросил я.
− Держи меня за талию, и двигайся, как скажу, - велала она.
Ладно. Мы стали танцевать румбу. В воде получилось медленно и поэтому я справлялся. Хотя даже в воде умудрился наступить ей пару раз на ногу. Она тихо смеялась, и мы были одни. Я на минуту представил, что все люди мира исчезли. И сейчас на планете только мы. Должно быть, занятное зрелище мы представляем с Луны, подумал я.
− О чем ты думаешь? - спросила она.
Я ответил.
− Чего ты хочешь? - спросила она.
− Свободы, - сказал я.
− А что такое свобода? - спросила она, старательно поворачивая меня за собой, изображая танцевальное па.
− Свобода это полная независимость от всего, - сказал я, - вплоть до отказа от силы притяжений. Когда мы в воде, свободные, кружимся под ночным небом, словно пара дельфинов долбанных, мы свободны.
− Экий ты... - сказала она, и продолжила танцевать.
Я смотрел на ее прекрасное лицо, и думал о том, что лучше женщины мне не найти. Красивая, богатая, фигуристая. Черт побери. Я мог бы жениться на ней, жить за ее счет, и писать книги, подумал я.
− Сколько мы с тобой знакомы? - спросил я. - Ну, с тех пор, как я увидел тебя на улице и спросил, не нужен ли тебе молодой садовник?
− Почти год, - сказала она.
− Зачем я тебе нужен? - спросил я. - Жить ты со мной не хочешь, отпустить не хочешь...
− Иди, - сказала она, с закрытыми глазами.
− Сейчас блядь, - сказал я. - Ну, так все же?
− Ты классный, - сказала она, и прижалась головой к моей груди.
− Если я стану с тобой жить, ты захочешь, чтобы я изменился? - спросил я.
− Да, - сказала она.
− Если я изменюсь, ты по-прежнему будешь интересоваться мной? - спросил я.
− Нет, - сказала она.
− Пат, - сказал я.
− Я люблю тебя, - сказал я.
− Я люблю тебя, - сказала она.
− Чем докажешь? - спросил я.
− А ты чем докажешь? - спросил она.
− Ты единственная, кому я в жизни позволил называть себя зайкой, - сказал я.
− Ах ты зайка, - сказала она.
− Тем не менее, ты меня не хочешь, - сказал я.
− Не в плане поебаться, а вообще, - сказал я.
− Я как раз хотела об этом с тобой поговорить, - сказала она.
− Давай, - сказал я, и у меня сжалось сердце, по-настоящему, без сраных каких-то метафор, я даже легкую тошноту почувствовал.
− Давай будем друзьями, - сказала она.
− Давай, - сказал я.
− Вот и славно, - сказала она. - Поедешь со мной на дачу? Я решила устроить день рождения на природе. Будет куча славных ребят.
− Ну уж нет, - сказал я.
− Ты обиделся, - сказала она.
− Провались ты пропадом, - сказал я.
Она улыбнулась чуть виновато и поцеловала меня в нос. Ну что же. Мне было не привыкать. Я поднял этот блядь свой поцелованный нос повыше и улыбнулся ей тоже. Мы вышли на бортик и пошли в душевую. Она зашла за шкафчики напяливать на себя всю эту их сбрую, а я немного постоял голый, потому что ненавижу вытираться. Я люблю, чтобы вода обсыхала.
− Помоги мне пожалуйста, - сказала она.
Я обернулся полотенцем и пошел к ней. Наташа стояла голая, спиной ко мне.
− Обними меня сзади, - сказала она.
Я нежно обнял ее за плечи.
− Не так, - сказала она.
− Грудь, - сказала она.
Я сглотнул и положил руки ей на грудь. Мы замерли. Я стал опускать руку вниз, и вдруг почувствовал, что она дрожит. Да, рука. Да, Наталья. Ладно. Они обе дрожали. Я повернул ее к себе, и мы неловко, как будто все еще в воде и танцуя какую-то страную румбу, - пошли к кушетке, на которой здесь днем массируют жирных теток.
− Ты этого хочешь? - спросил я по своей вечной привычке пизедть больше, чем нужно, особенно когда надо молчать.
И выставил себя полным идиотом. Она даже ничего не сказала. Все было по глазам видно. Ну, мы это замяли. Я сел на кушетку, и с минуту любовался ей. Потом потянул ее за руку, она, улыбнувшись, легла рядом. Я ее поцеловал.
Потом мы трахнулись.
Ххх
− Форевер янг, ай вонт ту би... - пел я.
И поддавал шампанского, уже вторую бутылку. Хотя мы только-только и выехали из Кишинева. Наташа, в прелестном платьице, смеялась, и — редкий случай — не хмурилась тому, что я поддаю, а потихонечку тянула шампанское сама. На заднем сидении кроме меня, ящика шампанского и Наташи, была еще ее подружка. За рулем сидел какой-то притырок из числа «золотой молодежи» лет тридцати. Старый блядь козел, решил я. Так оно и было. Старый козел блистал какими-то блядь часами, телефоном гребанным с камушками, и вообще смахивал на педика. Поэтому подружка — сидевшая рядом с ним — ужасно смахивала на мальчика.
− Как он меня заебал,