раза, - беспокоюсь я.
− Кролик блядь, - говорит она.
− Ты знала, на что шла, когда подцепила несовершеннолетнего, - говорю я.
− Ладно, завтра два раза, - говорит она.
Моет волосы. Говорит из под них, мокрых:
− Й-а-а-за-у-ш-мы-ра-ве-о-м-са...
− Что блядь? - спрашиваю я.
− Я знаю, что мы разведемся, - говорит она, выжав волосы.
− Это еще почему блядь? - спрашиваю я.
− У нас есть проблема, - говорит она.
− Проблема в том, что я слишком часто тебя трахаю, мою посуду и вожу на прогулки, - говорю я. - Ты бесишься с жиру и хочешь мелодрам.
− Лет десять назад было и почаще... - говорит она.
− Блядь, - говорю я. - Добавь горячей.
Она добавляет, спустив сначала остывшую. Мы ждем, пока вода наберется еще, и я блаженствую. Из-за шума воды разговаривать ведь нельзя. Потом кран стихает.
− Даже если детей не будет, - говорю я, - возьмем из детдома, какая разница.
− Нет, брось, я знаю, что мы разведемся, - говорит она.
− Да нет же, - говорю я, - нет блядь!
− Почему? - говорит она.
− Любовь, - нехотя говорю я.
− Что ты мне голову морочишь? - говорит она.
− Да мы уже лет сто вместе, я бы тебя сто раз бросил, если бы хотел, - говорю я.
− Так брось! - говорит она.
− Не нарывайся, чтоб тебя! - говорю я.
− Ничего, я пойму, - говорит она.
− Блядь, да у тебя мания уже просто, настоящая блядь мания какая-то! - говорю я.
− Я тут, я С ТОБОЙ, - говорю я.
Она успокаивается, но это ненадолго. Последнее время она думает об этом все чаще и чаще. Она садится на свою половинку ванной — мы делим ее, как и кровать. И, как и в кровати, она жульничает. Блядь. Кто объяснит мне, каким образом пятидесятикилограммовая пигалица в состоянии за полночи вытолкнуть с огромного дивана тушу в девяносто килограмм?
− Эй, эй, - говорю я, - подбери ноги. У тебя две трети ванной, у меня одна.
− Это блядь просто нечестно, - говорю я. - Непропорционально.
− Мы же договаривались! - напоминаю я ей.
Мы и правда договаривались. Ну,перед тем, как пожениться. Так что ей приходиться подобрать ноги. Но я знаю, что это ненадолго.
− Ладно, все будет хорошо, - говорит она.
− Еще бы, - говорю я.
− Вот будешь держать ноги на своей половинке ванной, и все будет отлично, - говорю я.
− Да я о разводе, - говорит она.
Я задумчиво выпускаю пузырьки в воду. Все-таки два часа в теплой ванной расслабляют неимоверно. Иначе я бы ее двинул, хотя никогда этим не балуюсь. Не то, чтобы мне было ее жалко. Разница в весе большая, боюсь за решетку угодить.
− Еще раз вякнешь, - говорю я, - двину, и попаду за решетку.
− Ты этого хочешь? - спрашиваю я.
− Нет, я другого хочу, я хочу, чтобы у тебя были дети, - говорит она.
− И я хотела, чтобы они были и у меня, - говорит она.
− Очень хотела, - говорит она.
Лицо у нее мокрое, но я не вижу, чтобы она плакала.
− Послушай, - говорю я. - Я не собираюсь жить с кем-либо кроме тебя.
− Но это не значит, что ты можешь долбить меня, как дятел, - говорю я.
− Тук-тук-тук-тук, - стучу я костяшками по краю ванной.
− Не будет своих детей, возьмем приемных, - говорю я.
− Вопрос закрыт, - закрываю я вопрос.
− Это ты Сейчас так говоришь, - говорит она.
− Какого. Черта. Ты. Нудишь? - спрашиваю я.
− Я переживаю, - просто говорит она.
И я вижу, что она и правда переживает. Я прошу.
− Добавь горячей.
Она спускает остывшую, а набирает горячей. Потом мылится, споласкивается и выходит. Я задумчиво гляжу на пузырьки пены, плящушие по поверхности взбаломошенной - при ее выходе — воды. Слышу, как она плачет в комнате. Ну, это не из-за того, что я пришел пьяный или нагрубил, так что смысла идти утешать нет. От экзистенциальной тоски и неудовлетворенных инстинктов я не панацея. Развод, Господи. Да я выпью ту воду, в которой она купалась.
Вода, кстати, постепенно остывает. Я, незаметно для себя, засыпаю.
− ...того февраля состоится розыгрыш! - неожиданно громко и весело говорит радио.
Я просыпаюсь в холодной воде. Выхожу, и иду голый на кухню. Уже ночь. С дивана слышно сопение. Спит. Отлично. Значит, я могу пройтись по дому, оставляя мокрые следы. Открываю холодильник и достаю бутылку пива. Гляжу в окно. Парка напротив нас не видно, он сейчас темное пятно. В окно светят фонари у дороги, а шторы не задернуты, поэтому в доме светло. Я подхожу к дивану и гляжу на нее. Даже лицо такое же, как в восемнадцать. Правда, на виске есть намек на маленькую складку, который со временем явно превратится в морщину. Я пожимаю плечами. Какая разница.

udaff.com