Первые признаки того, что она наставляет мне рога, были похожи на легкий ветерок и легкие капельки, не предвещающие ничего, кроме летнего дождичка. Такие, знаете, после которых в течение получаса небо темнеет, в воздух взмывают фонтаны пыли, а потом наступает Апокалипсис и молнии трахают все вокруг. Только высунись. Трах-трах. А на следующий день сотрудники муниципалитета — те, кто не погиб в борьбе со стихией, - подсчитывают ущерб и оплакивают героев, павших смертью храбрых.
Короче говоря, я видел, что она недовольна мной, но не предполагал, что дело может зайти так далеко.
Ведь Инга была отличной женой, прекрасно готовила, и была, в общем, терпимым вариантом спутницы жизни. Несмотря даже на то, что раз в месяц заставляла меня ходить в гости к ее папочке. Состоятельному бизнесмену, который жил в собственном домище в пять этажей — об этом даже в местных газетах писали репортажи — с бассейном, водными горками и крокодилом. Что удивительно, в доме жила его жена. Что еще удивительнее, это была та самая женщина, на которой он женился лет сорок назад, которую трахал, и которая родила ему дочь. Ага, Ингу. Которая, в свою очередь, выросла, пошла учиться на художницу, и влюбилась в своего сокурсника. Ага, меня. Ну, а я, побывав в гостях телки, которая в меня влюбилась, понял, что лучшее, что я могу сделать — это жениться на ней. Что мы и проделали.
− Думаешь, я не понимаю причину твоего острого желания повести мою малышку под венец? - спросил меня папа, как я немедленно стал называть этого мудака.
− Желания, блядь, жить на мои деньги, и ни хера не делать? - спросил он, обняв меня покрепче.
− Уверяю вас, я ЛЮБЛЮ вашу дочь, - сказал я ему, причем очень искренне.
Он поглядел на меня недоверчиво, и пошел поздравлять Ингу. С ней, конечно, все было вовсе не так просто, как я говорил ее папаше. То есть, она мне, конечно, нравилась. Ей было двадцать лет, у нее была гладкая на ощупь кожа, веснушки — а меня, знаете, это всегда заводило, - сиськи что надо, и трахалась она с удовольствием. Не знаю, любил ли я ее, но то, о чем я сказал — вполне достаточно для того, чтобы жениться в двадцать лет. Тем более, если ваша избранница — дочь богатейшего чувака в городе. Само собой, я сделал ей предложение, и мы поженились. И ее злоебучий папаша, делая вид, что обнимает меня, шептал мне на ухо всякие гадостьи и то, как он мне яйца оторвет, если я посмею обидеть его дочурку и не буду работать, чтобы содержать ее как надо.
− Вы просто ревнуете, папа, - сказал я, глядя на зал самого роскошного ресторана города, снятый на его, конечно, деньги.
− Не называй меня папой, - говорил он, напряженно улыбаясь.
− Ладно, папа, - говорил я, - я не стану называть вас папой больше.
− Идиот, - говорил он, - думаешь ты, блядь, подцепил дочку бгатых родителей, так ты самого бога за яйца поймал?
− В принципе, да, - говорил я.
− Ну, ты хотя бы художник великий? - спрашивал он с усмешкой. - Великий и непризнанный, блядь, гений?
− Боюсь, я ошибся с выбором профессии, - сказал я горько, - и все еще не нашел себя.
− Так что я пока посижу дома, - сказал я.
Он от злости чуть фаршированной рыбой — да, конечно они были евреи, а вы, блядь, думали, что где-то в мире есть богатейший человек в городе, который не еврей?! - не подавился. Так что пришлось мне похлопать его по спине. Все умилялись.
А я улыбался Инге и мял под столом ее задницу.
Она улыбалась мне, и норовила потрепать меня по ширинке.
Ну, знаете, как бывает это в двадцать лет. Я обнял ее покрепче и покраснел на предложение тамады вспомнить, как мы познакомились. Инга глянула на меня и тоже покраснела. К нам в общежитие пришел парень с третьего курса и спросил, кто хочет трахнуть второкурсницу, которая напилась у них на вечеринке и жаждет мужика, но трахаться не по любви отказывается, а с ними со всеми она уже давно перетрахалась, так что ей явно нужно что-то новенькое. Вызвался я. Мужика хотела Инга. Случилось все это с месяц назад.
− Не могу поверить, - сказала Инга, - что мы так быстро нашли друг друга.
− Любимая, - сказал я, - нас вела друг к другу любовь. Боюсь только, твой папа меня не очень привечает.
− Папа меня любит и переживает, - сказала она.
− Я понимаю, - сказал я.
− Люби меня и все будет оки-поки, - сказала она.
− Что? - спросил я.
− Давай потанцуем, - сказала она.
Но мы не успели, потому что к нам подошла мать Инги, привлекательная еще блондинка. И танцевать мне пришлось с ней. А Ингу закружил в танце ее любимый папашка. Я уже начал переживать, не трахаются ли они.
− Вы, очевидно, слегка напуганы напором моего мужа, - сказала добрая женщина.
− Ну, что вы, - сказал я. - Он очень мил.
− Это действительно так, - сказала она и я впервые задумался, что же есть в этом уроде, раз такая бабенка до сих пор живет с ним.
− Жизнь — лучший учитель, - сказала она. - Так что со временем вы сами все поймете.
− Что вы имеете в виду? - спросил я.
− Только то, что сказала, - сказала она.
− Мне бы хотелось сказать вам только, - добавила она, - что Инга у нас девушка с характером...
− И что вы этого, боюсь, не разглядели, - сказал она, глядя мне в глаза.
Я подумал о том, что мамаша и дочурка не в ладах.
Это подавало надежды.
ххх
Как я уже говорил, отец моей Инги жил с одной женщиной в законном браке сорок лет. Это удивляло. Сами понимаете, мужик, которому стукнуло сорок и который заработал бабла, всегда хочет пошалить. Но только не этот. Супруга его, мамаша Инги, была дородная стройная женщина. Мне казалось, что в ее присутсвии папА как-то блекнет и утихает. Инга уверяла мне, что это только иллюзия, и что, мол, всеми делами в их семье заправлял папаша. Ладно. Мне в любом случае было все равно. Ее родители купили нам квартиру в центре города, куда мы и переехали — я из общежития, где сражался с тараканами за кусок позавчерашнего хлеба, а Инга — из отцового дворца.
Я забрал документы из института искусств, объяснив это тем, что намерен попробовать себя в литературе. Послал документы в Литературный институт и даже поступил на заочное. Но через полгода мне надоело, и я решил попробовать себя в музыке. Купил барабаны, и стучал по ним, пока Инга ходила учиться. Иногда готовил что-то поесть. Когда Инга возвращалась домой, прижимал ее к стенке в коридоре и раздевал. Ну, а потом трахал. Так хорошо и часто, что она даже прощала мне то, что я, по ее словам «маялся дурью». Но так продолжалось до тех пор, пока она не получила диплом, и не начала работать. А я все еще искал себя. Ну, или, если честно, просто отдыхал от бедности. Вот тогда-то на горизонте и появились первые серые пятнышки, грозившие в будущем вырасти в смерч.
Инга начала опаздывать после работы.
Во время наших ритуальных походов к ее родителям она не защищала меня, как прежде, от своего отца, а слушала его обличительные речи про «некоторых бездельников» с некоторым, как мне показалось, удовольствием. Стала рассеянной. Не