− Да это же сам Моклитару!
− Ага блядь, а я сам император Нерон.
− Протри глаза, кретин! Это сам Моклитару!
− Сам Моклитару?
− Сам Моклитару.
− Не может быть!
− Блядь, говорю тебе, это Моклитару, лопни мои глаза.
− Выпьешь еще столько же, лопнут.
− Кстати, может, выпьем?
− Давай, за все хорошее. Но блядь, неужели же сам...
− Говорю тебе, сам Моклитару!
− Блядь, вот жизь собачья!
Человек, о котором шла речь, Моклитару, поежившись от утреннего холода — на нем из верхней одежды была лишь майка, - продолжил обход столиков кафе. На каждый клал ручку, переплетенную цветной проволокой, бумажку с ценой на ручку прописью, и отходил. Возвращался минуты через три. Если на бумажке лежали деньги, брал их, и отходил. Но чаще всего ручка так и лежала нетронутой, и тогда ее приходилось забирать.
Вообще-то это был бизнес глухонемых, но их главарь — здоровенный рыжий мужлан, - в молодости обожал балет. Поэтому для Моклитару сделали исключение. И он не всплыл с проломленным затылком где-то в русле кишиневской реки Бык, а продолжил торговать ручками в кафе. Хотя бизнесом-то это хуй назовешь, тоскливо подумал Моклитару. И хлопнул первые сто граммов, оглядывая столики. Десять часов утра.
− Может, предложим ему выпить? - подал надежду голос.
− Да ну блядь, он и так алкоголик, зачем усугублять? - убил надежду другой.
− Блядь, а почему он спился? - слышал он голоса, к которым уже привык.
− Слава блядь, - сказал кто-то.
− Бабы блядь, - ответил кто-то.
− Посиделки с друзьями, - предположил кто-то, на которого зашикали друзья.
Если бы Моклитару хотел, то непеременно рассказал бы компании, почему спился.
Я просто люблю оцепенело смотреть в лицо вечности, сказал бы он, и только алкоголь позволяет мне отрешиться от всего, что мешает это делать. Это был красивый ответ, рассчитанный на таких вот дурачков в кафе. Но это была и правда. Бывший хореограф с мировым именем — нонсенс для Молдавии, за это его здесь сразу же возненавидели, - Моклитару обожал оцепенело смотреть в лицо вечности, и только алкоголь позволял ему отрешиться от всего, что мешает это делать. Сначала это было шампанское после премьер — выпив впервые в жизни в тридцать, Моклитару понял, что родился именно в этот момент; потом коньяк, потом джин и виски, затем водка. Все это стало мешать работе и творчеству и он бросил работу и творчество.
Потому что только пьющий человек в состоянии понять, насколько оно жалко, это ваше сраное творчество.
Сейчас Моклитару покупал первую выпивку за полтора лея, - десять центов, - и был это самогон самого поганого качества. Сто граммов. Но вкус не имел значения. Главное ведь совсем другое, думал Моклитару. Слава его наступила десять лет назад и прошла пять. Значит, спиваюсь я уже пять, подумал он. Но все это не имело значения. Он не хотел ставить спектакли, не хотел писать, не хотел творить, ни хрена не хотел. Он вспомнил свой спор с давним приятелем, журналистом Лоринковым, и криво ухмыльнулся.
− Творец должен творить, так хочет Бог! - кричал этот пафосный торопыга.
− Хуй его знает, чего он хочет, - отвечал Моклитару, - но если он и правда Творец, то одного на весь мир хватит.
− Смирение это перестать пытаться подражать одному единственному творцу в мире, - сказал Моклитару.
− Значит смирение это пить и ничего не делать, - сказал он.
И смирился. Это было давно. Лоринков, по слухам, давно уже в Португалии, моет посуду в ресторанчике своего брата и, по ночам, урывками, все конкурирует с богом, самовлюбленец несчастный.
А Моклитару тут. В кафе.
Утренний холод все не проходил. Бича начала бить легкая дрожь. Компания каких-то мудаков, - по виду то ли интеллигенция, то ли бичи, а в Молдавии выглядят они одинаково, - с сочувствием глядела на бывшего хореографа с мировым именем. Для Молдавии Моклитару был то, что надо. Кому в этой дыре не хочется видеть человека, которого принимали президенты, которому отсасывали лучшие танцовщицы мира, и который все проиграл. Но это они так думают. Я не проиграл, подумал Моклитару. Мир это казино Бога. У казино можно все время выигрывать лишь одним способом, подумал он. Только отойти.
И отошел от стойки, собирать ручки.
ххх
Хореограф Моклитару пересчитал выручку.
Она составил сумму на бутылку дешевого коньяка. На полдня этого вполне достаточно, подумал хореограф и вышел из кафе, слегка пошатываясь. Дела шли не очень. Спиваться приятно, но это приводит к тому моменту, когда спиваться просто не на что. Парадокс, подумал хореограф. Чтобы пить, нужны деньги, но когда пьешь, деньги кончаются. Ебанная диалектика!
Напротив заведения — средней ценовой категории, с хорошим кофе, и неплохой едой, - зловеще глядело черными окнами здание городского КГБ. Оттуда, пошатываясь, вышел человек в плаще.
− Моклитару? - спросил он почему-то Моклитару.
− Моклитару, - ответил тот.
− Хотите работать на нас? - спросил человек в плаще.
− А что надо делать? - спросил Моклитару.
− Ходить, как и раньше, в кафе, только не просто раскладывать ручки, а подслушивать разговоры и докладывать о них нам, - ответил человек в плаще.
− Кому нам? - спросил Моклитару.
− Такие вещи не разглашаются, - ответил человек в плаще.
− Значит, делать то, что я делал раньше, докладывать об этом хуй знает кому и...
− Но-но! - сказал человек в плаще.
− Ладно, - сказал Моклитару.
− Делать то, что раньше, докладывать об этом ху... тем, чье имя не разглашается, и получать за это зарплату?
− Какую еще зарплату? - спросил человек в плаще.
− Пошел на хуй, - ответил Моклитару.
− Моклитару! - крикнул ему вслед человек в плаще. - Моклитару!
− Мы думали, вы патриот! - крикнул человек в плаще.
− Патриот ебать в рот! - крикнул не утративший артистизма Моклитару.
− Моклитару, я прошу вас, остановитесь! - крикнул человек в плаще.
− Иди. На хуй, - сказал, не оборачиваясь, Моклитару.
− Ну прошу вас, ладно, давайте забудем неудачное начало, - крикнул человек в плаще.
− Иди на хуй, - сказал Моклитару, уходя.
− И все же, я прошу вас, я заклинаю вас именем балета, остановитесь! - крикнул человек в плаще.
Моклитару остановился и обернулся.
- Ну? - спросил он.
Человек в плаще сказал:
− Может быть вы тогда одолжите мне десятку до пятницы?
ххх
Дома хореограф налил в грязную ванную кипятка — купался он два раза на дню, скоро за долги ему отключали и горячую воду, следовало поторопиться получить ускользающие блага — и поставил в старый проигрыватель пластинку Баха. Запись в рижском католическом костеле. Советское еще качество, подумал Моклитару и хлебнул из бутылки. Достал томик Шекспира. Открыл наугад. «Король Лир». Начал читать. На восемнадцатой странице, там, где дочери уже стали предавать старенького отца, Моклитару всхлипнул. Ближе к концу, когда Лир босой и нищий, бродил по полям, хореограф начал плакать в полную силу.