обозрение.
− Ты просыпаешься по ночам, чтобы подглядывать за тетями, - горько сказала мать.
− Нет, - сказал я.
− Смотри мне в глаза, - сказала она.
− Смотрю, - сказал я, и стал делать так, чтобы зрачки задрожали, тогда ты ничего не видишь, хотя вроде смотришь в упор.
− Ты подглядываешь за голыми тетями, - сказала она.
− Да нет же, - сказал я.
И получил пощечину.
− Какой позор, - сказала она.
− Я не думаю, что у мальчишки в мыслях такая херня была, - сказал отец.
− Может, во сне заплутал, а тут эта голая жопа бегает, - сказал он.
− Кстати, чего это она голая бегает? - спросил он.
Мать посмотрела на него неодобрительно. Отец снял меня с табуретки и велел ложиться спать. Брат так и не проснулся.
ххх
На следующий месяц мы переехали в какую-то дыру, которая была в сто раз дыристее той дыры, в которой мы жили раньше. Из дыры в дыру. Так было принято. Дыры назывались гарнизонами. Этот располагался где-то между южной и северной блядь широтой, о которых я и понятия не имел, знаю, только, что до Китая было рукой подать, зимой столбик термометра опускался до минус сорока, а летом поднимался до плюс сорока. Там текла сраная река, которая называлась........, - блядь, я наконец-то забыл ее! слава тебе, Господи, - а местные жители были помесью аборигенов и ссыльных каторжан. Их называли гураны.
Они пили водку, ебались, и убивали друг друга за щепотку соли.
Как же называлась эта ебанная дыра? А, вспомнил. Забайкалье! Да и название реки я вспомнил. Шилка. Это ебучее название — как и список всех этих сраных дыр, - будут преследовать меня на смертном одре.
Конечно, нас не ждали.
Конечно, для нас не было жилья, хотя сраное правительство посылало нас в эту дыру еще с полгода назад. Неужели блядь за полгода, - коль скоро вы решили послать куда-то офицера с его семьей, - нельзя было пригототовить хотя бы сраный угол? Но нас не ждали. НИКОГДА.
Первые четыре дня мы жили в местном клубе офицеров, прямо в холле. Нам с братом дали по креслу, - нет, не раскладному, обычные кресла, если свернуться, можно спать, только ноги затекают и болят - а родители спали по очереди на половинке дивана, которая в клубе этом сраном была вроде как диван. При этом отец ходил на службу.
− Неужели ты не можешь ничего сделать? - спросила на пятый день мать.
− Что я могу сделать? - спросил он, обувая свои огромные сапоги.
− Помогите-ка с ремешками, - прпосил он нас, подмигнув.
Мы с братом занялись любимым делом: поправлять и протягивать ремешки со всей этой кожаной сбруи, которая его обвивала, как жалкие сраные лианы - могучее дерево. Папаша был огромен. У него и сейчас рука как три моих, а я ведь уже лет пять как прописался в зале. А тогда... Тогда он был просто человек-гора. Мы поправили ремешки человеку -горе, и тот потрепал нас по головам. Мы были счастливы.
− Что, трудновато? - спросил он нас.
− Нет, нет! - сказали мы, глядя на него с обожанием, до слез обожанием, лишь бы не выглядеть нытиками говенными в глазах этого человека.
Неудобства... Да мы бы под поезд оба побежали, если бы он подмигнул и попросил. Мы бы в пропасть прыгнули, чтобы ему понравиться.
− Ничего, - сказал он, - обустроимся, постреляем...
На следующий день он взял хорошее немецкое ружье — охотничье, еще дедом купленное, - и пошел к штабу. Встал возле него, и стал стрелять в ворон, или что у них там, в Забайкалье сраном, за крыс в воздухе.
− Ты блядь что делаешь? - спросил какой-то мудак из штаба.
− Стреляю блядь ворон, - ответил папаша, и выстрелил прямо у мудака над головой.
Все могло бы закончиться для отца плохо, но сверху и в самом деле упала ворона.
На следующий день нам выделили комнату.
ххх
− Скажешь ей, эй, тетя, гляди, вот твоя писька! - сказал мне брат.
− А потом? - спросил я.
− А потом суп с котом, - сурово ответил он.
− Потом деру даем, и все, - объяснил он.
− Значит, тетя, вот ваша писька, - спросил я.
− Тетя, вот ваша писька, - подтвердил он.
− Ладно, - сказал я.
И с сомнением поглядел на рисунок на снегу. Кружое, разделенный палочкой. Разве так должны выглядеть писька у тети? Впрочем, по хуй. Нас окружала малолетняя братва — человек десять, - от четырех до семи лет. Брат был чем-то вроде мозгового центра этой шайки. Мы делали все, что только нельзя было делать, но брат всегда выходил сухим из воды. Рубашка у него была чистая, сам он невозмутим, и манеры у него — аристократические. Никто и заподозрить не мог, что именно этот ангелочек разрабатывал план ограбления военного склада, а ведь оно удалось! Наебав часовых, мы по братовой схеме украли больше ста противогазов, которые носил весь гарнизон. Именно брат подбил нас на то, чтобы насобирать немецких патронов на старых стрельбищах и попробовать стрелять ими из игрушечных пушек, причем все сработало — после чего в гарнизоне с полчаса стояла стрельба, никто не погиб чудом, а какой-то политрук даже обосрался от страха в буквальном смысле.
И это были не самые яркие подвиги моего брата.
Но доставалось всегда нам.
− Итак, - сказал братишка бархатным голосом британского джентельмена.
− Ладно, - сказал я.
Все сыпанули в подъезд. Я дождался, пока мимо пройдет какая-то тетка из магазина для военных — кажется, «Военторг», и крикнул:
− Тетя, вот твоя писька!
И бросился наутек. Позже брат сказал мне, что я не совсем верно следовал тексту. И что «тыкать» взрослым нехорошо. Надо было крикнуть - ВАША писька — укоризненно сказал он. Что за манеры, качал он головой. Но то позже. В тот момент я смывался. Но, конечно, запутался в зимней одежде, и упал. Тут она меня и настигла.
− Я ужасно беспокоюсь, - нервно сказала мать, когда скандал был уже позади.
− Сейчас... и тот случай в коммуналке, - сказала она, кусая губы.
− Мальчик идет по плохому пути! - сказала она.
− Это как? - спросил он.
− Он слишком... чувственный, - сказала она.
− А? - спросил он.
− Он... ОЗАБОЧЕННЫЙ, - сказала он.
− Это я виновата, - сказала она.
− Брала его в женскую баню до трех лет, - сказала она, - вспоминаю теперь КАКИМИ глазами он на них на всех смотрел, и как они жаловались все, что он их ест глазами.
− А я думала, что это глупости, маленький ведь...
− Какими глазами? - спросил я.
− В какую баню? - спросил брат.
− Замолчите оба, - сказала она. - Ступайте в свою комнату.
− Успокойся, - сказал он.
− У пацана ничего дурного в мыслях нет, - добавил он.
− Пообещай мне больше так не делать и все, забудем это - сказал он.
Я пообещал. Как всегда, когда дело касалось его, я выполнил обещание. И больше ни разу в жизни не рисовал на земле кружок с палочкой и не бросался наутек, крикнув «тетя, вот ваша писька».
По крайней мере, держусь вот уже тридцать лет.
ххх
В Забайкалье он стал учить нас