Отвратительный растворимый кофе. То ли кислый, то ли горький. Но он пробуждает, а сам я уже не просыпаюсь. Возраст. Тридцать. Нужны стимуляторы. Так что я все равно допил чашку, и глянул на экран. Рассказ не шел. Вчера, мысленно, я написал его, и сделал это великолепно. Жаль под рукой не было ни бумаги, ни компьютера. Сейчас — на следующий день, - как это обычно и бывает, все придуманное казалось полным идиотизмом. Идиотизм, идиотизм, идиотизм, думал я, глядя в лист. Зазвонил телефон. Номер был незнакомым. Я, конечно, принял звонок.

− Привет, Лоринков, ты написал клевый текст, - сказал малознакомый голос в трубке.
− Я уже пять лет не работаю в газете, так что идите на хрен, - сказал я.

Нажал на отключение сигнала, и глянул на экран. Плюнуть, что ли, и не писать сегодня? Но белый экран выглядел укоризненно. Отвратительнее всего то, что в такие моменты на нем мигает этот курсор гребанный. Телефон снова зазвонил. Я терпеливо принял звонок, и сказал, не отрываясь от экрана:

− Вот уже пять лет я, к счастью, не работаю в газете.
− Так что идите на хер, - сказал я.

После третьего звонка стало ясно, что звонит или продавец кредитов, или адвентист Седьмого Дня. Только эти ребята бывают так упрямы.

− Ну хорошо, - сказал я. - Слушаю.
− Чудак человек! - сказал голос в трубке, и я поморщился.
− Ты написал клевый текст, но я, конечно, говорю не о газетном! - сказал он.
− А о каком? - спросил я.
− Я говорю о твоей поэме.
− Ты что, не узнаешь меня? - спросил голос.
− Конечно узнаю! - соврал я.
− Я же Мажуров, я же литературный журнал в Молдавии начал выпускать! - сказал он.
− А! - вспомнил я.

Он нашел меня пару лет месяцев. Все они находили меня пару месяцев, дней, или лет назад. Сказал, что собирается выпускать литературный журнал в Молдавии — с таким же успехом он мог начать выпускать журнал про девственность в палате нимфоманок, - и попросил что-то. Ну, я уважаю мужество обреченных. Послал ему какую-то поэму, и продолжил дальше винцо пить, - в последнее время я предпочитаю белое сухое, - да рассказы писать. Он, конечно, пропал, потому что все они полны планов и энтузиазма ровно до тех пор, пока не наступает пора что-то Сделать. Ну, что же. Этому от трепотни до журнала хватило всего полгода. Можно сказать, по местным меркам он был торопыгой. Уникумом. Собираются-то все, а выпустил только этот. Ладно. Поэма была странная, но неплохая. По крайней мере, мне так казалось. Он, похоже, разделял это мнение.

− Ты написал клевый текст, - сказал он.
− Но мы не можем его взять, - сказал он.
− Разумеется, - сказал я, - будь он таким, чтоб вы смогли его взять, я бы его вам хер отдал.
− Ты наверное, хочешь знать, почему мы его не можем взять? - спросил он.
− Нет, конечно, - ответил я.
− Там много мата, - сказал он, понизив голос.
− Да ну, блядь, - сказал я.
− И ты там обосрал Молдову.
− Ты обосрал Молдову КАК ОБЫЧНО, - сказал он, понизив голос ЕЩЕ.

Я вышел из комнаты на галерею, с которой у нас виден соседский дом, и подставил лицо солнцу. В Молдавии начиналось лето. Собеседник молчал. Это тоже объединяющая их черта: все они звонят по мобильному и пиздят, ну, или молчат, не жалея денег. У людей нет денег ни на что, но зато они говорят ни о чем по телефонам часами. Меня всегда это удивляло. Это же, мать вашу, дорого, разве нет?

− Ты молчишь? - сказал он.
− Ага, - сказал я, лениво загорая.
− Так вот, ты, как обычно, побросал грязью в Молдову, поэтому мы не можем взять текст, - сказал он.
− Говори по-русски правильно, - попросил я.
− Правильно это как, - спросил он, - блядь, на хуй, в жопу?

Мы рассмеялись.

− Я вижу, ты почитываешь то, что я пишу, - сказал я.
− А как же, - сказал он, - ты молодец, огонь!
− Тем не менее, - сказал я.
− Молдавию, а не «Молдову», - попросил я.
− Ладно, Молдавию, - сказал он. - Ты ее очерняешь.
− А мы еще не настолько окрепли, чтобы позволить себе напечатать текст, после которого журнал прихлопнут, - сказал он.
− Очень, очень плохо ты пишешь о Молдавии, - погрустнел он.
− А что в ней хорошего, кроме меня? - спросил я.
− Ты самовлюбленец, - похоже, ему это нравилось.
− С другой стороны, должен же тебя ХОТЬ КТО-ТО любить, - сказал он.
− Пусть даже это ты сам, - сказал он.

Я постарался объяснить ситуацию. Да, в Молдавии меня не любят. Но кто? Не любит еврейская тусовка - люди по полстолетия выстраивают какие-то странные схемы, меняя очередь в кооперативе на диссертацию математика в Академии Наук, а это все — на центнер парной телятины, а ее в свою очередь - на место в Союзе Писателей этой Молдавии сраной. А тут приходит какой-то гой сраный, и бац, срывает бинго. Не любит молдавская тусовка — они еще проще еврейской, и обходятся без лишних звеньев, они начинают сразу с парной телятины. Этих ребят бесит, что сраный русский монополизировал право на всю литературу молдавскую. Наконец, русская... Это единственные из перечисленных, кто здесь умеет есть вилкой и ножом одновременно. Но и они меня не любят — я не ждал своей очереди, и не написал ни одного рассказа про Березы, Матеру, и Тоску по Исторической Родине. А просто взял, да и начал писать, нахал сраный. Про украинские, татарские, немецкие, польские, и прочие клоповники, я вообще умолчу...

− Ну и что в этом хорошего? - спросил он.
− Это все недоэлита сраная, - сказал я.
− Зато меня любит Народ, - сказал я, развеселившись.
− Народ, которому я пишу свои блядь поэмы, - сказал я.
− В которых написано, что Молдавия — пизда мира, - испуганно сказал он.
− Что?! - спросил я.

ххх

От удивления я едва с галереи на крышу второго этажа не свалился. Блядь, сказал я, а ну повтори то, что ты сказал?

− В твоей поэме написано, - повторил он
− МОЛДАВИЯ — ПИЗДА МИРА, - сказал он отчетливо.
− Бог ты мой, - сказал я. - Ты уверен?
− Текст у меня перед глазами, - сказал он.
− Ну, а что, неплохое сравнение, - сказал я, подумав.
− Молдавия пизда мира... - сказал я задумчиво.
− А знаешь, очень даже, - сказал я.
− Молдавия пизда мира... - грустно сказал он.
− Ну и что? - спросил я, - Пизда это плохо, что ли?!
− В нее трахают, ей рожают, она центр мира, - сказал я.
− Это комплимент Молдавии, если на то пошло, - сказал я.
− Грубая метафора, - сказал он.
− Я думал, это гипербола, - сказал я.
− Что? - спросил он.
− Не заморачивайся, - сказал я.
− Ты журнал-то видел? - спросил он.
− Да, - соврал я.
− Как он тебе? - спросил он.
− Говно, - искренне ответил я.
− Но разве в Молдавии может быть иначе? - спросил я.
− Спасибо, - сказал он.

Я глянул на таймер. Мы трепались минут уже сорок.

− Если напишешь что поприличнее, пришли, - сказал он.
− Обязательно, - пообещал я.
− Может мы и возьмем, - сделал он попытку улучшить себе