Библиотека | Черный Аббат | Последний день войны
сказал Лоринков, - тогда я готов признать, что в молодости вы были хоть и не так хороши, как я, но тоже ничего так....
− Ну, как писатель, - пояснил Лоринков не понявшим и напрягшимся таджикам.
− Я уже умираю, - сказал Друце, - и хочу, чтобы ты знал, мой мальчик...
− Москва это Рим, а мы, гастарбайтеры, его рабы... Грядет новый Спартак!
− Вы же не гастарбайтер, - сказал Лоринков, - вы же всем в Молдавии говорили что...
− Вот именно, - сказал Друце, - я всем в Молдавии говорил, что...
Лоринков понял и сочувственно помолчал.
− Это еще ничего, - скеазал Друце.
− Композитор Дога моет машины на Пречистенке, или какой-то еще «-истенке», - признался Друце.
− Хуй поймешь москвичей с их названиями, - поморщился Друце.
− А до этого он на Арбате фокусы показывал, а я всегда тут подметаю, - сказал он.
− Ладно, - сказал Лоринков, - хули вы от меня все хотите?
− Вы, молдаване, с вашими проблемами сраными, - сказал Лоринков, - как я их решу?
− Вы обязаны быть пророком, - сказал Друце.
− Мне что блядь, - сказал Лоринков.
− Мне написать книгу про то, как молдаване устраивают крестовый поход куда-нибудь в Италию или Москву? - спросил он.
− Ха-ха, - посмеялся он.
ххх
... Ближе к полуночи московский дворник Ион Друце повел писателя Лоринкова по одному «очень важному адресу». За правдой.
− Он писатель, как и мы с вами, - бормотал Друце, ставший, по замечанию Лоринкова, совсем уж каким-то юродивым. - Он за угнетенных, он за народ...
− Новый Горький он, - сказал Друце.
− Вот хуйня-то, - сказал Лоринков, никогда не любивший Горького.
Ему не хотелось себе в этом признаваться, но поселок гастарбайтеров произвел на него гнетущее впечатление. Мужчины стояли перед московский многоэтажкой с железной дверью и кодовым замком. По молдавским меркам это было жилье миллионеров. Друце вызвал в домофон кого-то, и спустя пятнадцать минут этот кто-то вышел. Крепкий молодой человек лет тридцати пяти. Лысый.
− Актер Куценко! - сразу узнал Лоринков любимого актера.
− Захар Прилепин! - поправил его крепыш.
− А вы кто? - спросил он.
− Скажите, - проборомотал Друце, лобзая руку крепыша, - что делать? Куда идти? Смысл? В чем... Мы пришли... Люди, они страдают... Гастарбайтеры... Путин... Хуё-мое бля...
− Мы из Молдавии, - сухо сказал Лоринков.
− А, - сказал крепыш.
− Сейчас настроюсь, - сказал он и откашлялся.
− Ребятушки, - сказал он, - жизнь она ведь сладенькая как писюнечка, розовенькая, в складочках, ветерком подует, ромашечкой запахнет, она вся такая... восхитительненькая...
− И живешь ты ей, родимой, не надышишься, складочки ее пальчиками раздвигаешь, сочком не набалуешь... - продолжил крепыш под все возрастающее удивление Лоринкова.
− А тут придут гоблины злобные, растопчут ромашечку сапогом ментовским злобным, мусором черным душеньку закидают, поля необъятные наши, эх, да что ж вы родненькие затол...
− Восхитительно, - перебил Лоринков, - вы, наверное, еврей?
− Это еще почему? - спросил крепыш.
− Только евреи умеют так восхищаться Россией и русской природой, - сказал Лоринков.
− А вам она не нравится? - спросил крепыш.
− Нет, - сказал Лоринков, - её, как и всего в России, слишком много.
− Батюшка, мы за другое тебя просить пришли, - сказал Друце, поклонившись.
− Мы БУНТ задумали.. - прошептал Друце. - Батюшка, возглавь нас...
− Жидов бить будем, гулять будем... - пообещал Друце.
Лоринков глянул на дворника с удивлением. Но потом подумал, какая в сущности, разница. На свидание со сведущей в литературе дамой он все равно уже безнадежно опоздал. Но вызывал удивление один момент.
− А они-то здесь при чем?! - спросил он Друце.
− Стилистика, - коротко обронил тот.
Лоринков кивнул и подумал, что Друце местами бывает не так уж и плох.
− Бунт, - сказал задумчиво крепыш.
− Нет, ребята, - сказал он. - У меня дела, у меня колонок одних пятнадцать штук, и все как одна про то, какой строй у нас буржуазный...
− Так взломаем его к ебеням, - нездорово оживился Лоринков, который всегда увлекался.
− Не, - сказал крепыш, - в некотором смысле меня в нем все устраивает...
− Противоречивый я, как Русь необъятная, - сказал крепыш.
− А по-моему, это противоречие еще Маркс описал, - сказал Лоринков,
− Ну, в смысле, когда ты ебешь других это для тебя здорово, а когда ебут тебя, это не здорово, и любой буржуа хочет, чтобы ебал только он, но так не бы... - начал объяснять он.
− Значит так, на хуй пошли оба, - сказал крепыш.
− Мне завтра на эфир... - сказал он, открывая подъезд. - Да и сборник писать, рассказов...
− Сборник за ночь?! - в голосе Лоринкова появилось неподдельное уважение, ведь, как и любой мастер, он уважал работяг.
− Ну, - сказал крепыш, - я типа вроде как читаю Толстого, Чехова, отбираю лучшее, и потом мы это сборниками издаем...
− А, - сказал Лоринков и засмеялся.
− Покеда, клоуны, - сказа крепыш, оглядевшись.
− Россеюшка-Россеюшка ты моя засранная да замызганная, - покачал он головой.
Бросил окурок на асфальт и закрыл за собой дверь.
ххх
... в полуобморочном состоянии, лежа на лестнице московского Кремля, майор Лоринков мечтал о глотке воды.
− Лоринков! - крикнули сверху.
− Майор Лоринков! - уточнил кричащий.
По правильному русскому языку, верному ударению в его фамилии,- что еще не удавалось с первого раза ни одному русскому, - и и отсутствию московского акцента майор понял, что говорит чеченец. Это был человек с фамилией Сурков и огнеметом в руках.
− Лоринков, - крикнул Сурков, - оно вам надо было?
− Интеллигентный человек... - покривил душой Сурков.
− Попробуйте, хотя бы попробуйте, отыграть все назад, - попросил Сурков.
− А я вас за это на встречу президента с молодыми писателями приглашу, - сказал он без особой надежды.
− Ну, как молодого писателя, - уточнил на всякий случай огнеметчик Сурков.
Майор улыбнулся.
− Двое детей, две залысины, двадцать книг, и глубокая рана в боку, - сказал он.
− Какой я вам на хрен молодой писатель, - сказал он.
− Я давно уже обитатель Олимпа, - сказал он.
− А сейчас я окажусь там во всех смыслах, - сказал он.
После чего разрядил автомат вверх.
Продолжил мечтать, и уже не почувствовал огня...
Майор мечтал о том, чтобы увидеть лицо отца. Вспоминал о зарождении отрядов НРКА, о первых битвах войны, о тяжелых подмосковных зимах, о перебежчиках в ряды повстанцев из армии... О том, как все Великие Писатели Земли Русской, - ну, из ныне живущих и по их версии, - отказались от того, чтобы возглавить Сопротивление. Как плакал и бил земные поклоны поэт Емелин, деловито прекративший делать это после того, как закончилась пленка на видеокамере, установленной в углу храма. Как отказался от того, чтобы возглавить идеологическое крыло НРКА, и он. Все
− Ну, как писатель, - пояснил Лоринков не понявшим и напрягшимся таджикам.
− Я уже умираю, - сказал Друце, - и хочу, чтобы ты знал, мой мальчик...
− Москва это Рим, а мы, гастарбайтеры, его рабы... Грядет новый Спартак!
− Вы же не гастарбайтер, - сказал Лоринков, - вы же всем в Молдавии говорили что...
− Вот именно, - сказал Друце, - я всем в Молдавии говорил, что...
Лоринков понял и сочувственно помолчал.
− Это еще ничего, - скеазал Друце.
− Композитор Дога моет машины на Пречистенке, или какой-то еще «-истенке», - признался Друце.
− Хуй поймешь москвичей с их названиями, - поморщился Друце.
− А до этого он на Арбате фокусы показывал, а я всегда тут подметаю, - сказал он.
− Ладно, - сказал Лоринков, - хули вы от меня все хотите?
− Вы, молдаване, с вашими проблемами сраными, - сказал Лоринков, - как я их решу?
− Вы обязаны быть пророком, - сказал Друце.
− Мне что блядь, - сказал Лоринков.
− Мне написать книгу про то, как молдаване устраивают крестовый поход куда-нибудь в Италию или Москву? - спросил он.
− Ха-ха, - посмеялся он.
ххх
... Ближе к полуночи московский дворник Ион Друце повел писателя Лоринкова по одному «очень важному адресу». За правдой.
− Он писатель, как и мы с вами, - бормотал Друце, ставший, по замечанию Лоринкова, совсем уж каким-то юродивым. - Он за угнетенных, он за народ...
− Новый Горький он, - сказал Друце.
− Вот хуйня-то, - сказал Лоринков, никогда не любивший Горького.
Ему не хотелось себе в этом признаваться, но поселок гастарбайтеров произвел на него гнетущее впечатление. Мужчины стояли перед московский многоэтажкой с железной дверью и кодовым замком. По молдавским меркам это было жилье миллионеров. Друце вызвал в домофон кого-то, и спустя пятнадцать минут этот кто-то вышел. Крепкий молодой человек лет тридцати пяти. Лысый.
− Актер Куценко! - сразу узнал Лоринков любимого актера.
− Захар Прилепин! - поправил его крепыш.
− А вы кто? - спросил он.
− Скажите, - проборомотал Друце, лобзая руку крепыша, - что делать? Куда идти? Смысл? В чем... Мы пришли... Люди, они страдают... Гастарбайтеры... Путин... Хуё-мое бля...
− Мы из Молдавии, - сухо сказал Лоринков.
− А, - сказал крепыш.
− Сейчас настроюсь, - сказал он и откашлялся.
− Ребятушки, - сказал он, - жизнь она ведь сладенькая как писюнечка, розовенькая, в складочках, ветерком подует, ромашечкой запахнет, она вся такая... восхитительненькая...
− И живешь ты ей, родимой, не надышишься, складочки ее пальчиками раздвигаешь, сочком не набалуешь... - продолжил крепыш под все возрастающее удивление Лоринкова.
− А тут придут гоблины злобные, растопчут ромашечку сапогом ментовским злобным, мусором черным душеньку закидают, поля необъятные наши, эх, да что ж вы родненькие затол...
− Восхитительно, - перебил Лоринков, - вы, наверное, еврей?
− Это еще почему? - спросил крепыш.
− Только евреи умеют так восхищаться Россией и русской природой, - сказал Лоринков.
− А вам она не нравится? - спросил крепыш.
− Нет, - сказал Лоринков, - её, как и всего в России, слишком много.
− Батюшка, мы за другое тебя просить пришли, - сказал Друце, поклонившись.
− Мы БУНТ задумали.. - прошептал Друце. - Батюшка, возглавь нас...
− Жидов бить будем, гулять будем... - пообещал Друце.
Лоринков глянул на дворника с удивлением. Но потом подумал, какая в сущности, разница. На свидание со сведущей в литературе дамой он все равно уже безнадежно опоздал. Но вызывал удивление один момент.
− А они-то здесь при чем?! - спросил он Друце.
− Стилистика, - коротко обронил тот.
Лоринков кивнул и подумал, что Друце местами бывает не так уж и плох.
− Бунт, - сказал задумчиво крепыш.
− Нет, ребята, - сказал он. - У меня дела, у меня колонок одних пятнадцать штук, и все как одна про то, какой строй у нас буржуазный...
− Так взломаем его к ебеням, - нездорово оживился Лоринков, который всегда увлекался.
− Не, - сказал крепыш, - в некотором смысле меня в нем все устраивает...
− Противоречивый я, как Русь необъятная, - сказал крепыш.
− А по-моему, это противоречие еще Маркс описал, - сказал Лоринков,
− Ну, в смысле, когда ты ебешь других это для тебя здорово, а когда ебут тебя, это не здорово, и любой буржуа хочет, чтобы ебал только он, но так не бы... - начал объяснять он.
− Значит так, на хуй пошли оба, - сказал крепыш.
− Мне завтра на эфир... - сказал он, открывая подъезд. - Да и сборник писать, рассказов...
− Сборник за ночь?! - в голосе Лоринкова появилось неподдельное уважение, ведь, как и любой мастер, он уважал работяг.
− Ну, - сказал крепыш, - я типа вроде как читаю Толстого, Чехова, отбираю лучшее, и потом мы это сборниками издаем...
− А, - сказал Лоринков и засмеялся.
− Покеда, клоуны, - сказа крепыш, оглядевшись.
− Россеюшка-Россеюшка ты моя засранная да замызганная, - покачал он головой.
Бросил окурок на асфальт и закрыл за собой дверь.
ххх
... в полуобморочном состоянии, лежа на лестнице московского Кремля, майор Лоринков мечтал о глотке воды.
− Лоринков! - крикнули сверху.
− Майор Лоринков! - уточнил кричащий.
По правильному русскому языку, верному ударению в его фамилии,- что еще не удавалось с первого раза ни одному русскому, - и и отсутствию московского акцента майор понял, что говорит чеченец. Это был человек с фамилией Сурков и огнеметом в руках.
− Лоринков, - крикнул Сурков, - оно вам надо было?
− Интеллигентный человек... - покривил душой Сурков.
− Попробуйте, хотя бы попробуйте, отыграть все назад, - попросил Сурков.
− А я вас за это на встречу президента с молодыми писателями приглашу, - сказал он без особой надежды.
− Ну, как молодого писателя, - уточнил на всякий случай огнеметчик Сурков.
Майор улыбнулся.
− Двое детей, две залысины, двадцать книг, и глубокая рана в боку, - сказал он.
− Какой я вам на хрен молодой писатель, - сказал он.
− Я давно уже обитатель Олимпа, - сказал он.
− А сейчас я окажусь там во всех смыслах, - сказал он.
После чего разрядил автомат вверх.
Продолжил мечтать, и уже не почувствовал огня...
Майор мечтал о том, чтобы увидеть лицо отца. Вспоминал о зарождении отрядов НРКА, о первых битвах войны, о тяжелых подмосковных зимах, о перебежчиках в ряды повстанцев из армии... О том, как все Великие Писатели Земли Русской, - ну, из ныне живущих и по их версии, - отказались от того, чтобы возглавить Сопротивление. Как плакал и бил земные поклоны поэт Емелин, деловито прекративший делать это после того, как закончилась пленка на видеокамере, установленной в углу храма. Как отказался от того, чтобы возглавить идеологическое крыло НРКА, и он. Все