я, глядя на ее, - что же ты, тварь ебучая, НЕ УШЛА, а?
− Жила бы себе сейчас у помойки, а? - сказал я.
− Ты меня ДОСТАЛА, понимаешь? - спросил я.
− Я же просил тебя УЙТИ, - сказал я.

Она хрипела и подвывала. Ее тошнило. Мне было хорошо. Я наслаждался. Я люблю животных. Я люблю собак. Но я блядь ненавидел ЭТУ собаку. Я ненавидел ее как личность. За этот год она вымотала меня донельзя. Я потратил на нее кучу бабок. Кучу нервов. Кучу времени. Я изучил ее жизнь как ниндзя — расписание заказанного самурая. Я блядь, писатель мирового уровня, занимался такой ХУЙНЕЙ... Я был как писатель мирового уровня Платонов из анекдота, где он бежал, будучи дворником, за хулиганом.

Оно нам надо было? Она могла избежать всего этого, просто уйдя блядь из моего подъезда. Тварь, подумал я, и расстегнулся, чтобы поссать.

− Бр, фр, - рыгала она потихонечку кишками.
− Я ссу на тебя, - сказал я.

И, глядя, как она содрогается, поссал ей прямо на морду. Она завыла с ненавистью. Я завыл с ненавистью в ответ, напоминая ей, как Я бессильно мучался этот год. Застегнулся и плюнул ей в харю. Пырнул тупым ножом, и насыпал в рану стиральный порошок. В принципе, все это было лишним, изониазид подействовал и она умирала. Но я хотел, чтобы она умерла, понимая, ЗА ЧТО ее убивают. Поэтому подтащил к подъезду, и, бросив ее передней лапой на порог, переломал лапу железной дверью.

Я словно обезумел. Я мстил за год, выерчнктуый из мое жизни. Год, потраченный на мысли о том, что под моей дверью спит ебучая шавка с глистами и шерстью.Я выпил бутылоку пива, разбил ее о голову шавки — видимо, таблеток надо было толочь больше, умирала она медленно, - и поковырялся осколком в ее животе. Она уже беззвучно плакала.

− Пизда ты этакая, почему ты не сжалилась, когда плакал Я? - спросил я ее.

После чего разрезал скотч, конечно, пришлось и по морде, и она заулыбалась как Гульплен, и затолкал пару осколков в пасть шавке. А потом снова сплясал на ней джигу. Шавка совсем расклеилась. Даже рычать перестала. Видимо, решила бить на жалость. Но это не имело значения. Не помогло же, когда бил на жалость, и просил уйти из подъезда я.

Потом я взял мешок для мусора — большой и прочный — и бросил шавку туда. Перенес ее через дорогу, в Долину Роз, и бросил мешок в озеро. Собака оказалась бойцом. Она захлебываясь, тонула, и рвалась на берег. Я вытащил полуразорванный мешок, и пнул его ногой изо всех сил. Над парком спала Луна. Замечу — над парком, а не в моем подъезде. Огромная и сияющая Луна. Это было невероятно прекрасно. Как и то, что я делал. Я МСТИЛ.

Я бы убивал собаку еще год.

Но она, к несчастью, сдохла. Я бросил падаль в воду, и ушел. В роднике по соседству вымыл руки, и сполоснул лицо. Воздух был теплым и все быстро высохло. Я обратил внимание на то, что деревья прекрасны и ночь нежна. Я шел и смеялся. Я вспомнил о книгах, вкусной еде и красоте мира. Я перестал думать об этом говне.

Я был Свободен.

ххх

Я прекрасно понимал, что меня ждет дома, но я собирался бороться.

− Милый, я хочу сказать тебе, что... - встретила меня грустная Лена.
− Давай ты скажешь мне об этом ровно через пять часов, ладно, - сказал я.
− Это моя просьба, - сказал я, понимая, что она собирается сваливать от меня.
− Ладно, - нехотя сказала она, понимая, что я понимаю.

Я вымыл руки мылом, открыл шампанское, и влил в нее и себя по половинке. Потом раздел ее и выеебал, наконец, не отвлекаясь ни на что. Я был сконцентрирован только и исключительно на ней. На Лене. Сначала она думала, что это на пятнадцать минут, потом — на полчаса, затем — на час. Но потом я разъебал ее в холодец, мы пошли на рекорд, и перевалили за третий час. Ближе к пятому часу я, поглядывая на часы, постарался сделать это точь в точь вовремя. У меня получилось. Я спустил в нее ровно после пяти часов ебли. Бедняжка, мокрая, почти сразу же уснула. А я встал и пошел на балкон, выпить еще вина. Я был в отличном расположении духа. Со времен Чингис-хана ничего не изменилось. Приятнее всего пировать на теле врага. Даже если этот враг всего лишь собака. И я уже достаточно отошел к тому времени для того, чтобы признать — это был достойный соперник. Весьма достойный, подумал я. Я увековечу ее память расказом, подумал я. И стал любоваться парком.

Озера отсвечивали Луной.

udaff.com