− Вы могли бы продвигать свою страну в Евросоюз, а не вредить нам! - сказал он.
− Написали бы, как всякий уважающий себя молдаванин от культуры, пьесу про то, как молдаване хотят в Евросоюз, и как им мешает тень Ленина сделать это, получили бы за это грант, - сказал он.
− А вы вместо этого стали палачом и убийцей своего народа, - сказал он.
− Прислужником русских дьяволов, - сказал он.
− Ой, я вас умоляю, - сказал Лоринков, сдерживая коня.
− Какие там блядь русские, - сказал он, вспомнив подполковника Виктора.
− Неважно! - воскликнул Саша Танасе, к подошвам которого уже подбирался огонь.
− Вы сын Молдавии и должны быть с нами! - крикнул он.
− Вся интеллигенция с нами! - воскликнул он.
− С нами известный композитор Дан Балан, и певица Чепрага с нами! - крикнул он.
− С нами Мария Биешу, исполнившая песню «Чиочиосан» в 1976 году на фестивале искусств в Токио, - крикнул он.
− С нами, наконец, участник «Дома-2» Руслан Проскуров! - крикнул он.
− Кончай его мужики! - заорал Лоринков, чуя, что банда молчаливо симпатизирует комиссару.

Костер запылал и Саша Танасе, выкрикивая проклятия, стал трещать и умирать.

Потрещал и умер.

ХХХ

… Лоринков шел по улицам Кишинева, не узнавая города.

Я чужак здесь, горько подумал он.

Как все изменилось, горько подумал он.

Молдавия прочно стояла на ногах, утверждаясь в новой, неведомой людям старой формации жизни. Ехали, пыхтя паром, электромобили, шли мимо счастливые, здоровые люди. Все дыры на асфальте были прикрыты флагами Евросоюза, потрескавшаяся штукатурка расписана лозунгами. В очередях за продуктами и банковскими переводами от родственников граждане новой, счастливой Молдавии не унывали, а пели и плясали!

Лоринков почувствовал, что устал, смертельно устал. Определенно, здесь он был чужой...

По старой памяти, Лоринков пошел к вокзалу, зная, что там есть забегаловки, где подают спиртное. Но их не оказалось!

Вместо этого молодые, счастливые люди тянули носом порошок с пластиковых столов, и целовали друг друга в губы.

Лоринков поднял голову и увидел надпись.

«Европейский уголок гея».

Рядом стоявший носильщик одобрительно говорит таксисту:

− Мой старшой тоже в пидоры, значит, подался.
− Так как им положена пенсия от Евросоюза за ихнее гейство, - сказал он.
− Вот Петюник наш и стал уважаемый всеми жопник, - сказал носильщик.
− Ну, а с бабами он как? - спросил таксист.
− В смысле поебстись? - спросил носильщик.
− Ну дык, - сказал таксист.
− Ну и баб поебывает, конечно, - степенно сказал носильщик.
− По окончании рабочего дня этим, как его, геем, - сказал он.
− Чудны дела твои, ПАСЕ, - сказал таксист.
− Им, молодым, виднее, - сказал носильщик.

Лоринков сплюнул тихонько с отвращением, и побрел прочь.

… место, где можно выпить водки, он нашел на краю города. Это был грязный, темный район, населенный, - как ему охотно объяснил рикша, - девками, дающими за так.

− По любви, - сплюнул он.

А давать в Молдавской Европейской Республике, как понял старорежимный Лоринков, следовало за евровалюту. В противном случае ты был пария... Лоринков сел за столик в мрачном кафе и попросил сто пятьдесят коньяка. Принесли двести водки. Лоринков пожал плечами и выпил, закурив.

− Миленький, угостишь девчонку? - села рядом девушка в юбке до колена, блузке без выреза, и колготках телесного цвета.

Шлюха, понял Лоринков. Порядочные женщины в Молдавии носили ажурные чулки, сапоги-ботфорты, мини юбки в половину ширины трусов, и обнажали грудь.

− Как звать? - спросил он, закурив еще.
− Анна-Мария, - сказала она.
− Что-то знакомое, - сказал Лоринков.
− Нет, мы не встречались, - сказала она.
− Хочешь, погадаю, - сказала она, и взяла руку Лоринкова без спроса.
− Ты хороший, только уставший, - сказала она.
− Уставший мужчина в кризисе среднего возраста, - сказала она.
− Вы думаете, у вас депрессия от этого, - обвела она рукой все вокруг.
− От Молдавии, - шепотом сказала она.
− А на самом деле это в вас, - сказала она.
− Руки у тебя хорошие, - сказала она, перейдя на «ты».
− Ага, все хвалят, - сказал Лоринков.
− Знаешь, как я ими могу подрочить, - сказал Лоринков.
− Да, но это не все, - сказала она.
− Пишешь ты ими, - сказала она.

Лоринков напрягся, потянулся было к пистолету. Но Анна-Мария, вроде, на доносчицу похожа не была. Бармен за стойкой тихонько протирал стаканы — плевал в каждый, глядел на свет, и тер тряпочкой. Хорошее место, подумал Лоринков. Анна-Мария так и держала его руку у себя на груди. Под тканью. Маленькая грудь, второго размера всего. В Молдавии таких уже ни у кого не было. Каждая европроститутка оплачивала себя операцию по увеличению размера до пятого, чтоб идти хорошо, как товар рыночный. И приносить стране еще больше денег. Валюты, которая так нужна была молодому государству...

У Лоринкова встал.

− Хочешь, переночуем вместе? - спросила она.
− За что? - спросил Лоринков.
− За так, - сказала она.

Лоринков выпил еще.

ХХХ

… охранник, в крови, валялся на полу. Лоринков быстрым шагом пошел к сейфу. За ним бежала Анна-Мария.

− Ни с места! - крикнул второй охранник.

Лоринков выстрелил, пошел дальше. Анна-Мария встала на четвереньки, вытащили из рук охранника арбалет, побежала за мужчиной. Лоринков стал пинать деревянный сейф, сломал, наконец, вытащил оттуда все еврооблигации, бросил за спину.

− Аннушка, только золото, - сказал он.
− Камни только, - сказал он.

Анна-Мария набрала в сумку золото и камни, бумажными деньгами брезговала. Лоринков, стоя у двери, следил за коридором. Хорош, подумал он. Вот тебе и идеологический борец, подумал он с презрением. Банальный грабеж...

… с Анной-Марией Лоринков пил беспробудно неделю, пока не кончились деньги. Продукты в стране выдавали по карточкам за проституцию и работу в неправительственных организациях. Для них это значило голодную смерть. Да и надо было уже выполнять задания «шендэровича»...

Так что Лоринков решил устроить налет на Государственный банк Молдавии и уйти потом полями на Украину, в Вольное Поле. Решено — сделано. Взяли электролошадь на последние деньги, подкатили к банку, ворвались... Преступности в Молдавской Европейской республике не было, охрана с арбалетами стояла... Все шло как по маслу. Но радости Лоринков не чувствовал. Вспомнились ему лица комиссаров, шедших на смерть. Вспомнились улицы Кишинева... Новые лица... Новая жизнь... А я тут, волчарой, подумалось ему... Гнать, гнать мысли от себя, подумал он. Не читал бы книг сраных, не было бы мыслей, подумал он. А ведь правы они, откровенно подумал он. Правы они, не мы. Права Европейская Молдавская Республика, а не ее враги. Что со мной, подумал он. Мозги промылись, подумал он. Уйти, уйти с Аннушкой в Украину, а там гулять будем, пить будем, жить вместе станем, уж больно прикипел он к шлюшке этой, все взгляд ловила, к руке