даже распрямился, глядя на гостя.

− Маэстро макабрического сте... - начал зазывала.
− Ой я вас умоляю, - сказал гость.
− Что вы мне бросаете эти фразы за понты, - сказал он.
− Я человек с репутацией, - сказал он.
− Меня зовут сам Мордехай Семенович Обстольц, - сказал он.
− Вот это блядь ИМЯ, - сказал он.
− Я известен на весь мир, - сказал он.
− В МССР руководил трестом «Главмавстроборхуерпомидорстрой», - сказал он.
− В 1978 году я был разгромлен КГБ как диссидент, - сказал он.
− А вовсе не за те триста тонн цемента шоб им провалиться, - сказал он.
− Конечно, дело имело окраску борьбы с космополитами, - сказал он.
− Я был вынужден покинуть страну, и поселиться в США, где и имею свой бизнес, но за культурными событиями на родине слежу, - сказал он.
− Пишу взвешенные комментарии в живом журнале поэта Херсонского, - сказал он.
− Имею мнение, что поэт Емелин тупое бездарное русское быдло, - сказал он.
− Имею свое мнение также и за Пелевина, - сказал он.
− Считаю, что он исписался, раз уж вы интересуетесь моим мнением за Пелевина, - сказал он, хотя зазывала и доктор молчали.
− Не пропускаю ничего мало-мальски значимого в мире искусства и литературы, - сказал он.
− А это шо, - сказал он.
− Шо вы мне подсунули? - сказал он.
− Маэстро макабрического стёба, доктора Лоринкова, - сказал зазывала растерянно.
− И шо? - сказал старичок спокойно.
− Шо этот гой имеет за макабрическое? - сказал он.

Лоринков вздохнул, снял с себя майку, почесал бок, и выпил прямо на сцене.

− Во-во, - сказал старичок спокойно.
− Шо, разве интеллигентный юноша со способностями к литературе себе такое позволит, - сказал он.
− В присутствии Самого Мордехая Семеновича? - сказал он.
− Нет, бездарен, бездарен этот ваш доктор Лоринков, - сказал он.
− Синтагма моя такова, - сказал он.
− Плохое, очень плохое шоу, - сказал он.
− Шоб я так жил, - сказал он, и встал.

Лоринков вздохнул, и явил скрижали. По ним огненными буквами запрыгало

«.. берегите друг друга мальчики, говорит моя дорогая жена-антисемитка, что, с учетом некоторых особенностей моего происхождения, было довольно забавно... говорит и умирает от потери крови...»

− Ой, я вас умоляю, - сказал старичок, снова сев.
− Так бы сразу и говорили, - сказал он.

Лоринков глотнул три раза подряд, и, - как всегда на двенадцатый день запоя, - его вырвало от спирта.

− Это ничего, - сказал старичок.
− Нашему талантливому мальчику просто неможется, - сказал он.
− Беру еще шоу, - сказал он.

ХХХ

В августе поток посетителей пошел на спад.

Про шоу уже написали в газетах, и сняли репортаж для программы «Максимум», - «скандалы, интриги, расслеуээээ» - сказал в камеру доктор Лоринков и блеванул, - и всем пора было ехать в отпуск, на море. Так что доктор Лоринков давал ежевечернее представление через день, и журналистка Лорена приходила к нему два раза в неделю. Доктор Лоринков все так же много пил, упорно отрицал, что является Богом — хотя все было достаточно ясно, - и не брился. А 27 августа, в День Независимости Молдавии, он напился с горя особенно сильно, и пришел в себя в шатре, где был всего один посетитель.

− А, - мутно ворочая языком, сказал Лоринков.
− Мордехай Семенович, - сказал он.
− Извините, - сказал он.
− Снова Пурим праздновал, - сказал он.
− Сейчас, - сказал он.

Посетитель покачал головой, и только тут доктор глянул на него. Это был молодой еще мужчина с окладистой, в завитушках, - как у сирийца, подумал Лоринков и вспомнил, где они виделись, - головой. Улыбчивый, крепкий.

− Почему ты пьешь? - сказал он.
− Мне больно, - сказал маэстро Лоринков.
− Сейчас, - сказал он, и приготовился взмахнуть руками.
− Нет, - сказал мужчина.
− Для МЕНЯ мультиков не надо, - сказал он.

Хлопнул в ладони, и появившиеся было скрижали пропали.

− Почему же тебе больно? - спросил он.
− От батюшки своего унаследовал я тяжкую меланхолию, - сказал Лоринков.
− Это цитата, - сказал мужчина.
− Это правда, - сказал Лоринков.
− Но и цитата, - сказал мужчина.
− Ну да, - сказал Лоринков.
− Точнее, это цитата цитаты, - сказал Лоринков.
− Я постмодернист, мне можно, - сказал он.
− Если на то пошло... - сказал он.
− Паяц, - сказал мужчина.
− Ну хорошо, - сказал Лоринков.
− Все беды мира принял я на себя, - сказал он.
− Кожа моя снята и нервы обнажены, - сказал он.
− А по-моему, тебе просто это нравится, - сказал мужчина с сирийской бородой.
− Нет, - подумав, ответил Лоринков.
− Значит, принял на себя? - сказал мужчина.
− Ну да, - сказал Лоринков.
− И это ты МНЕ говоришь? - спросил мужчина.
− Это я ТЕБЕ говорю, - сказал Лоринков.
− Ну хорошо, - сказал мужчина.
− Ты принял на себя все беды мира, - сказал он.
− А тебя об этом кто-то просил? - сказал он.
− Это ты МНЕ говоришь? - сказал Лоринков.
− А ТЕБЯ об этом кто-то просил? - сказал Лоринков.
− Ладно, - сказал мужчина.
− Ты крутой, - сказал он уважительно.
− Я знаю, - сказал Лоринков, не открывая глаз.
− Иногда у тебя получалось не хуже, чем у меня, - сказал мужчина.
− Я знаю, - сказал Лоринков и хлебнул.
− Знаешь, о чем я сейчас думаю, - сказал мужчина.
− О чем, - сказал Лоринков.
− Если бы кто-нибудь подслушал, о чем мы говорим, ни хера бы не понял, - сказал мужчина.
− Думаю да, - сказал Лоринков.
− Неважно, главное, мы понимаем, - сказал мужчина.
− Верно, - сказал Лоринков.
− Снять тяжесть? - спросил мужчина
− Валяй, - сказал Лоринков.

Мужчина кивнул, и, улыбаясь, вышел. Лоринков, щурясь, посмотрел на свет в распахнутой двери. Покачал головой.

− А мне все равно, - шепотом сказал он.
− Все равно мне, - хрипло сказал он.
− Плевать мне, - сказал он.
− По херу, - сказал он.

Выпил. Хлопнул в ладони раз, другой. Скрижали не появлялись. Ни так, ни этак. Скрижали не появлялись, и все тут. Так что праздничное представление пришлось отменить.

… доктор Лоринков попробовал вызвать скрижали еще несколько раз в тот день, и еще раз на следующий. Ничего не получалось. Дар оставил его. Так что он перестал пить, похудел на десять килограммов, и перешел работать в отделение механизированной акробатики. Каждый вечер выезжал он в крутящийся купол на мотоцикле, и, разогнавшись, наворачивал круги горизонтально земле. За ним стояла в одних стрингах, его возлюбленная, бывшая журналистка Лорена Гонза. Она жонглировала тремя предметами: апельсином, белой крысой и газетой «Вечерний Кишинев». Купол в это время вращался на подвесном кране. Лоринков ослепительно улыбался и выезжал в купол два раза в день. А по выходным он продавал билеты на карусели. Осенью цирк уехал, оставив после себя вытоптанный пустырь с ямами для столбов.

Зимой в них собирался снег.

udaff.com