свои средние школы.
− Норманны значило «люди моря», - сказала она.
− Древнее румынское племя, они жили как ветер, - сказала бабушка.
− Сегодня здесь, завтра там, - сказала она.
− Мы должны быть как они, как наши предки, - сказала она.
− Норманнские предки, люди моря, - сказала она.
− Они плясали у костров, имели полигамию и друг друга в в жопу, - сказала она мечтательно.
− Сейчас тут, через минуту — опа, уже здесь, - сказала она.
− Бабушка! - сказал Петря.

Бабка, хихикая, вынула из печи горшочек с чипсами, и подала на стол, с пылу, с жару.

Петря, давясь и обжигаясь, кушал...

ХХХ

В Москве Петря, выйдя из поезда, и щурясь, расплатился на вокзале с проводниками, носильщиками, милиционерами и рэкетирами. Вдохнул воздух поглубже, закашлялся от бензола, улыбнулся солнцу, отчаянно прорывавшемуся сквозь смог, и пошел по Москве, словно юный Никита Михалков в одноименном фильме «Юный Никита Михалков в фильме про Москву».

Петря даже улыбался так же гадко...

… по схеме, нарисованной добродушным, в общем, Лоринковым, Петря добрел куда надо. У театра Маяковского Петря, дождавшись огромного золотого кадиллака, бросился под открытую дверь, и как раз успел. Толстячок с добродушным лицом кота Матроскина наступил аккурат не в лужу, а на спину Петри.

− Однако-с, - ласково сказал старичок и потрепал Петрю по щеке.
− Что за хуй? - сказал он мягко.
− Батюшка. Табаков. Олег. Никодимыч! - волнуясь, проговорил Петря.
− Драматург я, из Кишинева, пьесу написал, изволь видеть, - сказал он.
− Ну-ну, - сказал Табаков задумчиво.

Мужчина замолчали. Наконец, Табаков сошел с Петри на асфальт, и небрежно взял листы рукописи.

− Пьеса про Ле-ни-на, - сказал Табаков.
− Ну, миленький, ну это же никуда не годится, - сказал Табаков.
− По херу тут всем на Ленина, - сказал он.
− Помилуйте-с, - сказал он.
− Батюшка, - сказал Петря.
− Изволь хоть глянуть! - сказал он.
− Ну хорошо, - промурлыкал толстячок.

Подождал, пока Петря встанет на корточки, сел на спину. Стал читать. Петря ждал, затаив дыхание. Во-первых, «Матроскин» был очень крупным мужчиной, и Петря боялся его уронить. Во-вторых, вся жизнь Петри была поставлена на карту. Сценарий для него написал Лоринков за сто килограммов румынской крупы и полторы тонны вина. Лоринков был выбран в авторы за знание местного рынка.

«Матроскин» читал:

«...спектакль называется «Цыган»... цыган Годо... цыганка Цара... ебутся в жопу... вокруг индюки... танцуют молдавский танец хора... восемнадцатый миллениум... персонаж Смерть... по пятам идет кобыла Буцка... падают лепестки роз... тоже ебутся... вокруг индюки, цыгане... почему-то Бог...»

Вдруг в спине у Петри потеплело. Странно, подумал он. Странно, что не в груди, подумал он.

− Газы, - виновато сказал «Матроскин».
− Читаю дальше, - сказал он.

Стал бормотать:

«... семья цыган в некоем подобии летаргического сна.. Бог тоже... воспаленная матка... океанариум открыт... это полный пиздец! … нарвал ведь тоже кит... дует сверху в ухо Индюка... а тот ведь не Петух!.. гадалкам и экстрасенсам... Дух Кибитки... Гожо, Зара и Буца... напоминаю, все ебутся... едет с Индюком и Духом Повозки спасать Семью... тревел-трип... с грибами тоже нехуево... побеждает многоголовых гидр... ебитесь в рот... восемнадцать по цельсию очень даже... Несмеяну можно... всех можно... скетчем а-ля Камеди клаб... освободил семью... смысл фильма: обретение семьи и возможность снова варить наркотики... если бы кабы да кабы, вырос бы на хуе шанкр...»

− Цыган Гожо идёт в жо... - читал Матроскин.

Петря беспокоился. Да, сценарий написал Лоринков, потому что он знал специфику российского рынка. Но, правда, беспокойно подумал Петря, Лоринков почему-то гадко смеялся, когда отдавал сценарий. Впрочем, Лоринков всегда смеется гадко.

− Ну, недурно, недурно, - мягко сказал «Матроскин» и продолжил чтение.

«...ключевая сцена... кот ебет коня Буца... а потом наоборот... кота назовем постмодернистски, с тройным смыслом... затронуть культурные пласты... к примеру... Матроскин?! а хули бы и не...»

− Ах ты пидар! - сказал «Матроскин».
− Ах ты хуйло! - сказал «Матроскин» и зарычал, ощетинившись остатками волос.
− Ах ты сраный молдаван! - сказал он.
− Не будь ты сраный какой-то Петря, я бы решил, что это сам Лоринков издевается, - сказал он.
− Чмошники молдавские, - сказал он.

Встал, покряхтев, пнул сафьяновым сапожком Петрю в лицо. Велел помощникам:

− Горячих ему, челядь!
− Да поболее, - велел он.

Бедолагу Петрю, - под ленивыми взглядами охранников входа на Лубянку, - стали избивать сначала руками, потом ногами. Отобрали остатки денег, сняли роскошный костюм «Ионел». Наконец, охранник с Лубянки не выдержал и подбежал к месту избиения.

− Ах ты сука! - крикнул он.
− «Матроскина» обидел! - крикнул он, пиная Петрю.
− Антон Семеныч Табакова! - крикнул он.
− За наше детство за блядь Шарика за дедю Федора! - крикнул он, избивая Петрю.

Потом расстегнулся...

Что было после, Петря старался не вспоминать больше никогда...

В кровавом бреду, уползая после экзекуции к метро, он будто видел перед собой железного Ленина, потирающего ягодицы...

ХХХ

… Петря поселился под мостом у Москва-реки и стал жить-поживать, да мусор собирать. Сначала он пытался класть плитку, потом, говоря красиво, ограничился земляными работами. Копателем сраным стал Петря, проще говоря. Копал он ямы для заборов, и сломал себе на этом деле левую руку. Та не срослась, так что Петря смешно болтал конечностью, и его пускали в электрички, просить милостыньку. Хижину Петря сколотил из досок и банок, и обстановка у него внутри была вполне аутентичная. Например, в углу стояла стиральная машинка «Мугурел», 1967 года. Ее Петря купил у какой-то странной женщины с деревянным лицом. Позвонив ей по объявлению о продаже машинки, Петря сказал, что готов заплатить 3 тысячи рублей за машинку.

− Ну тогда записывай адрес, барсук, - почему-то сказала она.

… Петря зашел в панельную девятиэтажку, поднялся на третий этаж, и вошел в квартиру. Пахло ссаными тряпками, зато стены были обклеены обложками модных журналов. Хозяйка, молодая еще женщина лет сорока восьми, стояла в углу. На ней была сорочка в крупную горошину, и .лицо у нее было каким-то одеревеневшим...

− А что у вас с лицом? - сказал Петря, уплатив деньги.
− Ерунда, барсучок, - сказала женщина.
− Вот что значат инъекции парафина в домашних условиях, - сказала она.
− Не пытайся повторить мой опыт, барсучок, - сказала она.
− Это я тебе как светский гламурный обозреватель говорю, - сказала она.
− Барсучок, - сказала она.
− Я молдаванин, - сказал, обидевшись, Петря.
− Тем хуже для тебя, барсучок, - сказала женщина и глянула на Петрю оценивающе.
− Значит, тебя тут никто не знает, барсучок? - сказала она.
− Никак нет, - сказал почему-то Петря.

И ведь