Не вернуть, не вернуть... Устал я, устал, подумал он. А, фунты же есть, подумал он. Сейчас еды куплю, а потом... Отдал же деньги гитаристу сраному, вспомнил он, и даже не расстроился. Машинально свернул к публичному дому, где в давали ему еще в кредит. Выбросил мысли о сыне, жене. Я скала, думал он, скала, человек-скала я...

В борделе выпил рюмашку кемпбеловки, - водка с кофе, - и лег на постель в обуви. Зашла мамка, тоже из молдаван. Усатая, жирная, Павличенку фамилия ее... Усмешку на жирном лице прячет.

− Кого сегодня изволите, Владимир Владимирович? - спрашивает.
− Англичаночку может? - спрашивает.
− Все твои «англичаночки» «гэкают» как Наташа Королева, - сказал Лоринков.
− Давай что-нибудь этакое... наше, - сказал он.
− Русскоязычную давай, - сказал он.

Мамаша кивнула, вышла. Зашла русскоязычная шлюха. Что в ней такого, подумал Лоринков. Шлюха как шлюха.

− По-русски говоришь хоть? - сказал он шлюхе.
− А как же, - обиделась она.
− Я всю молодость, знаете, провела в чтении, - сказала она.

Лоринков лежал, шлюха старалась, да все тараторила.

− А из писателей, знаете, я предпочитаю Коэльо и Лоринкова, - сказала она.
− Интересно, как этот Лоринков выглядит? - сказала она мечтательно.
− Ну-у-у, - сказал Лоринков.
− Небось, жгучий брюнет, мачо, - сказала она.
− Э-э-.э, - сказал Лоринков и утер пот с лысины.
− Симпатичный молдаванин небось, - сказала она выгибаясь.
− Аа-а-а, - сказал Лоринков.
− А вы, кстати, кто? - сказала она подпрыгивая.
− Я болгарин, - привычно соврал Лоринков.
− Ясно, - сказала она разочарованно.

Подпрыгнула еще разок и затихла.

− Еще выпить желаете? - сказала она.
− Давай, кредит у меня открыт еще, - сказал Лоринков.

Шлюха встала к двери, крикнула:

− Гешка, еще выпить!

Подошел, кривляясь, юродивый при борделе. Подволакивая ногу, тряся головой и пуская пузыри, притащил графин с водочкой и хлебом на закуску. Мои-то ели сегодня ли, подумал Лоринков. Выпил и закусил. Дурачок смотрел выжидательно. Лоринков ждал, когда водка живот обожжет и душу отпустит. Вот и случилось... Выдохнул со слезой.

− Хули ждешь, убогий? - сказал он «гешке»
− Вы его не обижайте, - сказала шлюха.
− Он с детства больной, - сказала она.
− Ему что скажешь, он то и сделает, - сказала она.
− А ну, скажи, что государь император сволочь, и прыгни, - велел Лоринков, развеселившись.
− Госуаль импелатор сволоць, мее, гоп, - сказал юродивый.
− Зря вы так... - сказала шлюха.
− Святой он человек, божий, - сказала она.

Лоринкову стало стыдно. Пришлось выпить еще. Юродивый, ушел, пуская пузыри и шаркая. Лоринков и шлюха вернулись в постель. Глядя на шевелящуюся внизу простыню, Лоринков задремал.

ХХХ

Очнулся Лоринков от холода. Простыни на нем не было, шлюхи в комнате тоже не было, зато сидел в углу строгий седой человек в костюме, с пистолетом и волевым лицом.

− Вы, простите, кто? - сказал Лоринков.
− Уполномоченный эмиссар Кишинева, Ион Друце, - сказал мужчина.
− Евровичок, - сказал беззлобно Лоринков и рванулся было к оружию.
− Без шуток, - сказал мужчина и показал пистолет.
− Я прибыл предложить вам покинуть Лондон и вернуться в Молдавию, - сказал он.
− Ага, чтобы вы там меня в расход пустили как заложника, или на Вадуллуйводки сослали, - сказал Лоринков.
− Не дурите, - сказал Друце.
− Молодое молдавское правительство жаждет привлечь на свою сторону интеллектуальную элиту страны, - сказал он.
− Мы предлагаем вам пост главы союза писателей Молдавии, персональное авто, и возможности для свободного творчества, - сказал он.
− Пенсия, детский сад, дом, персональная обслуга, - сказал он.
− Все, что от вас нужно, это ваше возвращение на родину, - сказал он.
− Хватит шароебиться по кабакам за границей, - сказал он.
− Эмиграция все проиграла, народ их не примет, поймите, - сказал он.
− Многие уже вернулись, - сказал он.
− Хореограф Поклитару, драматург Есинеску, поэт Виеру, - сказал он.
− Вы говорили что-то об интеллектуальной элите страны, - напомнил Лоринков.
− А, да, - сказал мужчина.
− Вот вернетесь, и можно будет говорить об этом во весь голос, - сказал он.
− Будьте с нами, и мы простим вам ваши заблуждения, - сказал он.
− Вы великий писатель и мы ценим вам вклад в мировую культуру, - сказал он.
− И мы хотим, чтобы великий писатель Лоринков, великий сын своей великой страны, был с ней, - сказал он.
− Зря стараетесь, - сказал Лоринков.
− Я не падок на лесть, - сказал падкий на лесть Лоринков.
− Будьте с нами, хватит нищебродствовать! - сказал Друце.
− Да, но... поймут ли меня тут? - сказал Лоринков.
− А вам важно мнение этих аферистов, блядей, бывших министров и прочей сволоты, доведшей Молдавию до ручки? - сказал посланник Кишинева.
− Ну, знаете... - сказал Лоринков.
− Плевал я на них, но есть у меня честь, - соврал он привычно.
− Позвоните нам, - сказал Друце мягко.

Потянулся к выключателю, и в комнате наступила тьма. Лоринков, путаясь в простыне, вскочил, бросился к пистолету, и включил свет. Никого... Лоринков спешно оделся и выскочил в коридор. Тоже пусто. Умеют работать, черти, вежливо подумал Лоринков.

На выходе писателю сообщили, что его кредит в заведении исчерпан.

ХХХ

… дома Лоринков открыл неработающий холодильник, повесил туда рубашку на вешалке. Потрепал по голове сына, прикоснулся щекой к щеке жены, не глядя на них, пошел в комнату. Там, среди разбросанных бумаг, играла дочь. Лоринков привычно поднял ее на руки. Девчонка прислонилась к груди, подбежал сын, тоже обнял. Сказал:

− Папа, папа, а можно нам конфету?
− Ну, когда у нас конфета будет, можно нам ее будет скушать? - поправился он торопливо.
− Ну если твои шлюхи разрешат, - сказал он совсем быстро.

Лоринков в упор глянул на жену. Не выдержал взгляда, отвернулся.

− А что? - сказал мальчик, расстроившись из-за того, что расстроил отца.
− Конфеты нет... банан вот я принес, - сказал Лоринков.
− Банан ешьте, - сказал он нарочито бодро.
− Банан и сладкий, и полезный... а от конфет ваших один вред, - сказал он.
− Да, да, конечно! - сказал сын.
− Но только одну, ладно? - сказал он.
− Ну когда будет, - сказал он.
− Сынок, ты что, прочитал рассказ Сарояна про коньки? - сказал Лоринков, горько усмехнувшись.
− С детьми-то хоть не умничай, - сказала жена.
− Это же всего лишь ребенок,. - сказала она.

Лоринков молча глянул на жену, поставил дочь на пол, и, морщась от нытья огорченного ребенка, пошел к телефону.

− Отключили, - сказала жена.

Лоринков вздохнул, выругался и пошел к двери.

Плакали дети.

ХХХ

Проснулся Лоринков от страшной жажды.

Долго и жадно тянул воду из крана, чувствуя железистый привкус, потому что в Лондоне вода плохая. Как в Стамбуле, вспомнил Лоринков первый пункт эмиграции.