Натянутый ветром шарф трепыхался, как флаг. Да это и был флаг. Часом раньше Лоринков купил его в книжном магазине у здания городского КГБ. Не самое лучшее место, подумал Лоринков. Выбирая книги, все время приходится делать вид, что не замечаешь знакомых, которые с незаинтересованным видом выходят из здания напротив. С другой стороны, почему это ему должно быть неловко, ведь это они оттуда выходят. С третьей стороны, лучшего, - чем этот, - книжного магазина в городе нет. Самый крупный специалист по книжным магазинам города, подумал с иронией Лоринков.

− Самый крупный специалист по книжным магазинам города, - сказал Лоринков.

Тиффани лишь улыбнулась сладко, и повела — умопомрачительно, словно ее знаменитая тезка, - ресницами. Короткие, не первый раз заметил он. Но из-за туши, глицерина, воды, - и что там они еще добавляют в смеси для ресниц еще со времен первой Тиффани всех времен и народов, Клеопатры, - ресницы ее выглядели длинными. Но его-то не обманешь. У него самого ресницы длинные. Из-за этого, вспомнил Лоринков, ему никогда не подходили плавательные очки. Ресницы мешали. Приходилось открывать глаза в бассейне. Вспомнив утренние тренировки, и прикосновение холодной воды к коже, он поежился. Машинально потер руки. Тиффани глянула на него вопросительно, и улыбнулась. Прибавила газу. Ну, что за девушка, подумал он. А шарф, сделанный ей из флага Молдавии, все развевался и развевался. Попади он в колесо, подумал Лоринков, никакой трагедии не случится. Ткань слишком тонкая. Порвется. Нынче все рвется. Мы живем в эпоху постмодерна, подумал он. От прежних времен мы оставили лишь открытые автомобили, подумал он. И девушек.

− Красивых, как Тиффани, - сказал он.

Та снова ничего не сказала, картинно лишь поморгала, - ах, как умиляет меня эта ее наивная уверенность в том, что продуманность жеста незаметна, подумал Лоринков, - и переключила рычаг скоростей. Это тоже была примета старого времени. Сам Лоринков, и все его знакомые, и знакомые знакомых, не говоря уж о дамах... все они ездили на автомобилях с автоматической коробкой передач. Дорога пошла под уклон. Начинался самый красивый отрезок пути. В сорока километрах от Кишинева высадили много лет назад тополиные аллеи. Коридор из тополей, окаймленный снаружи орехами и кленами, длился почти полсотни километров. Машины словно играли с деревьями в «ручеек». По обеим сторонам от него опускались — плавно, как крылья самолета, - гладкие зеленые холмы, то и дело расчерченные узорами виноградников. Сейчас, в октябре, это походило на гигантский готический собор, возвездённый природой и «СовзелетрестМССР», посреди огромного версальского сада, разбитого самим господом Богом. Невероятно, как я люблю, подумал Лоринков. Кого только, подумал он. Себя, Тиффани, Молдавию? Из-за вина мысли играли и неслись, но из-за того, что вино было хорошее и его было много, неслись легко и играючи. Словно открытый автомобиль по отличной дороге-аллее в самом красивом месте Молдавии. Кстати, о Тиффани, подумал Лоринков. Глянул на место водителя. Девушка снова переключила скорость. Лоринков улыбнулся и полез на заднее сидение за шампанским. Вернулся, уже откручивая крышку. Надо же. Рычаг переключения скоростей... Иногда ему страшно становилось при мысли, что начнется Вторая Мировая Война.

− Страшно иногда при мысли, что будет вторая Мировая война! - крикнул он Тиффани.
− Почему? - крикнула, улыбнувшись, она.
− Я ведь совсем не умею водить машину с ручным переключением передач! - крикнул он.
− Пропадешь, как фотограф из «Молодых львов», - крикнула, кивнув, Тиффани.

Чудо, как легко, подумал Лоринков. Девушка понимала его с полуслова. Может, мне и начинать говорить не нужно, подумал он. Тиффани крутанула руль на повороте, и они лихо — вовсе не так, как учили на курсах вождения самого Лоринкова, - свернули и продолжили путь. Путь прямой, словно намерения праведника, подумал Лоринков. Рассмеялся. 2 октября 2003 года. Это был самый счастливый день его жизни. Если бы у Лоринкова был револьвер и он был промотавшимся юношей из рассказа Фитцджеральда, то непременно убил бы себя вечером этого дня. Но Лоринков не был промотавшимся юношей из рассказа промотавшегося юноши Фитцджеральда. И у него не было револьвера.

− Но я обязательно убью себя, когда все кончится, - подумал он.

И снова рассмеялся. Ведь если я уйду в день, когда Тиффани со мной, - подумал он, - Тиффани останется со мной навсегда. Внезапно машина затормозила. Это была очень хорошая машина. Автомобиль под старину, с открытым верхом. Очень дорогой. Поэтому Лоринкова даже не бросило вперед. Они просто встали. Тиффани резко обернулась и приложила руку в перчатке к глазам. Лоринков впился взглядом в девушку, как она — в дорогу за ними. Тиффани глядела внимательно. Она буквально позировала для него. Лоринков глянул назад тоже. Шарф — трехцветный, шелковый — трепетал в воздухе. Потом, словно подумав, взмыл ввысь, и поплыл куда-то на запад. Лоринков сунул руку в карман пиджака. Вытащил оставшуюся часть флага. Порвал, стараясь тянуть ровно. Обернул вокруг шеи Тиффани. Девушка, капризно надув губы — но так картинно, что сомнений в том, что она не обижается, у Лоринкова не было, - позволила сделать это. Потом машина тронулась. В путь, подумал Лоринков. В путь прямой, праведный.

− Что? - спросила Тиффани.
− Путь, прямой, словно намерения праведника, - сказал Лоринков.
− Воистину и отныне, - сказала Тиффани.
− Дай-ка, - сказала Тиффани.

Лоринков, всю жизнь боявшийся умереть в катастрофе, неожиданно легко протянул ей бутылку. Тиффани, не глядя, приняла и глотнула, отвлекшись от дороги. Девушка держала тяжелую пузатую бутылку неожиданно легко. Еще один порыв ветра сорвал с нее новый шарф, который они сделали из флага, и взмыл в небо. Вот так. Без флагштока.

− Ему явно не нравится, - сказал Лоринков.
− Да, милый, - сказала Тиффани.
− Ты о ком, - сказала она.
− Ну, уж не о Боге, - сказал Лоринков.
− Фи, - сказала Тиффани.
− В сороковых годах в Бога не верили, - сказала она.
− Верить в бога это так... - сказала она.
− … так современно, - сказал Лоринков.

Наградой ему послужил взмах коротких, но удлиненных искусственным образом ресниц. Но разве я имею право судить, подумал он. Разве не тем же самым я занимаюсь, только вместо туши у меня слова. Как она выглядит без макияжа, подумал Лоринков. Мне хочется узнать о ней побольше, подумал он с удивлением.

− Сколько тебе лет? - сказал он.
− Ах, милый, - сказала она.
− Как тебя зовут на самом деле? - сказал он.
− Ох, милый, - сказала она.
− Ты меня любишь? - сказал он.

Машина снова остановилась. Тиффани приложила к его лицу руку. Он принял ее, словно проигрывающий игрок - свой последний мяч. С усталостью, неверием в удачу, и благодарностью за подаренный шанс.

− Милый, - сказала Тиффани.
− Разве о таком говорят вслух? - сказала она.
− И кто говорит о таком вслух? - сказала она.
− Я говорю, - сказал он упрямо.