«ребята плохо учатся».

− Неправда, - закричал, неожиданно для себя, он, совсем еще мальчишка.

Потом был абсурдистский экспериментальный спектакль, куда он пришел с первой женой. Тоже молодым. Актеры по очереди обращались со сцены к зрителям. Выбирали произвольно. Главное было сделать вид, что тебе все равно, а про себя надеяться, что пронесет. Не пронесло. Лоринкову доставались всегда не только последние мячи, но и разрывы гранат, казавшихся камуфляжными. С другой стороны, за все надо платить, знал практичный Лоринков.

− От чего ты плакал в детстве, - спросил актер, отчего Лоринков даже вздрогнул.

И, помолчав минуту, лишь слегка пожал плечами. Зал, приняв это за оригинальность писателя-эксцентрика, разразился рукоплесканиями. Актеры продолжили. Очередная балканская пьеса. Актеры перекидываются гранатой, рассказывают истории, последний должен выбросить. Лоринков не любил Балканы. Паяцев. Актеров. Манерничанье. Нарочитую небрежность к жизни. Позы. Картины. Румын проклятых. Югославов долбанных. Всю эту сентиментальность сраную. Восточную Европу. Пафос. Патриотизм. Рефлексию.

Во всем этом он и барахтался всю сознательную жизнь.

ХХХ

Помолчать и пожать плечами.

Хороший способ ответить на вопросы. Но Тиффани такой номер не проходил. Девушка задавала прямые ответы и хотела услышать прямые ответы. Она была откровенна до простодушия и простодушна до откровенности. Совсем как Лоринков, который, как писала русская пресса, откровенно до простодушия метил в писатели мира номер один. Но Тиффани была простодушна без умысла. С первых же минут знакомства, когда он, пусть нехотя, но все-таки придвинул ей стул к своему столику.

− Поедемте ко мне, я накормлю вас завтраком, - сказала она.

Он слегка пожал плечами. Нимфоманка? Ну, или лицеистка, которая думает, что талант и нарочитое презрение к жизни передаются половым путем. Лет пять назад он бы согласился. Тем более, что нарочитое презрение к жизни и высокомерие только так и передаются. Но сейчас ему нечем было крыть. Лоринков вздохнул. Поглядел на часы в мобильном телефоне. Проще было откупиться.

− Давайте позавтракаем здесь, - сказал он.

Тиффани улыбнулась, помотала головой, и взяла его за руку.

− Почему вы себя так ведете? - сказал он.
− Вы мне нравитесь, - сказала она.
− Чем именно? - сказал он, еще не веря, но уже зная, что мяч взят.
− Вы обращаетесь ко мне на вы, - сказала она.
− Но нам придется перейти на ты, - сказала она.
− После того, как мы все-таки позавтракаем у меня, - сказала она.
− Как вас зовут? - сказал он.
− Сегодня Тиффани, - сказала она.
− А вы знаете, что книгу про завтрак у Тиффани написал гомосексуалист? - сказал он.
− Я не знаю, что есть книга про завтрак у Тиффани, - сказала она.
− Хотите шампанского? - сказал он.

По дороге к ней домой он научил ее пить шампанское из горлышка, а она купила ему часы.

ХХХ

Со временем он втянулся.

Оказалось, что если вести себя так, как на самом деле хочется, ты не только заслужишь репутацию эксцентрика, но и освободишь демонов. Выгонишь их куда-то. Главное, как сказала Тиффани, чтобы рядом в нужный момент оказалось стадо свиней, куда бы эти демоны могли вселиться. Уже эта одна фраза изменило его мнение о ней, как о глупенькой лицеистке-нимфоманке. Тем более, что ничего такого между ними в то утро не случилось. Они просто зашли в ее дом — рядом с парком, и окна глядели туда же, - и в лифте он думал было поцеловать ее. Но Тиффани со смехом уклонилась.

Дома она открыла холодильник, и позволила ему готовить. Он закатал рукава. Тиффани улыбнулась кротко, села у стола, - нога на ногу, - и стала глядеть, как он готовит.

− Вы пишете книги? - сказала она, закурив тонкую, длинную сигарету.
− Мне говорили, - сказала она.
− Могу себе представить, - сказал Лоринков.

Стаи девиц и щебет в театральных кафе. Недобрые взгляды постаревших, молодящихся, коллег. Могу представить, представил Лоринков.

− Вы правда гений? - сказала она.
− Я не знаю, - сказал он.
− Я просто много работаю, - сказал он.
− Зачем? - сказала он, выдохнув дым, заставивший Лоринкова пожалеть, что он когда-то бросил курить.
− Только честно, - сказала она.
− Потому же, почему и готовлю, - сказал он честно.
− Это успокаивает, - сказал он.

И постепенно успокоился. Сервировали стол вместе. Омлет, апельсиновый сок, тосты, бекон. Повар специально старался блюсти англо-саксонский стиль. Рубашку пришлось поменять, потому что сок не отмывался. Тиффани лишь позабавилась. Ее это не раздражало.

− Всех не раздражает, - сказал он.
− Но на определенном этапе брака раздражает, - сказал он.
− Причем всех, - сказал он.

Тиффани улыбнулась и положила ему еще омлет. Разрезала на тарелке.

Он, наконец, заметил, что она за ним ухаживает.

ХХХ

Секс, конечно, тоже был.

Она просто позвонила, когда он работал. Стояла за дверью в сером юбочном костюме, который выглядит так, будто его можно купить за углом, и который привозят раз в год из Лондона. И в легком пальто.

− А еще у меня вуаль, - сказала она то, что он и так видел.
− Фр, - сказала она.

И, дернув углом рта, дунула на вуаль, отчего та приподнялась на мгновение. Стало видно, что Тиффани смеялась. Он взял ее за руку, ввел в дом, и закрыл дверь. Помог снять пальто. Тиффани прошла в большой зал, который Лоринков сделал из трех комнат, отчего дом стал похож то ли на студию, то ли

Прошлась вдоль стены, ведя пальцем. В перчатке, конечно, в перчатке.

− Поедемте со мной в горы, в Румынию, - сказала она.
− Сейчас не сезон, Тиффани, - сказал Лоринков.
− Так это же и чудесно, - сказала она и похлопала в ладони.
− Только представьте себе, мы — одни на весь курорт! - сказала она.
− А какой? - сказал Лоринков.
− Мы найдем что-то, - сказала она.
− Я на машине, - сказала она.
− Все самое необходимое уже там, - сказала она.
− Ящик шампанского, несколько платьев и темные очки, - сказала она.
− Одевайтесь, берите эту свою печатную машинку, если хотите, и поедемте, - сказала она.
− Прямо сейчас? - сказал Лоринков, уже не удивляясь.
− Да, сейчас - сказала она.

Помялась немного, словно что-то забыла.

− Что-то забыла, - сказала она.
− Ах, да, - сказала она.

Сняла шляпку, и расстегнула пуговицу рубашки. Поглядела на него, улыбаясь. Он поглядел на ее лицо, грудь, бедра. Опустил взгляд. Так и не разулась. Лоринкова это лишь забавляло. Но придет час, - знал он, - и это начнет раздражать.

− Придет час и вы станете раздражать меня, - сказал он.
− Придет час и я буду раздражать вас, - сказал он.
− То, что сейчас кажется мне утонченным изыском, станет выглядеть манерничаньем, - сказал он.
− Иногда уже кажется, - сказал он.

Она поставила одну ногу на диван и приподняла юбку. Конечно, это были чулки с подвязками. Тифани положила кисть на подвязку. Тонкие пальцы дрожали, подумал Лоринков.