нерусская? - сказал

Лоринков, со вздохом, кивнул.

Хорошо, - сказал Государь.
Тогда уебывать, - велел он.
Моя творить намаз, - сказал он, и хлопнул в ладоши.

Принесли коврик в позолоте. Лоринков, пятясь, стал выходить. В это время в гигантскую залу дворца — бывшего в 20 веке, по смутным источникам, каким-то ГУМом, - вошла, ослепительно улыбаясь, имиджмейкер и спичрайтер Государя, легендарная Алиса Джамхан-Полываева. Это была самая прогрессивная женщина Востока Империи, в свое время написавшая художественное произведение «Салями и Далгат», в котором в форме притчи рассказывалось о родо-племенных отношениях современного Дагестанского герцогства. Также она сочинила несколько стихотворений, положенных на музыку капельмейстером Двора, композитором Умаром Крутым, представителем славного рода Крутых. Алиса поманила Лоринкова — наманикюренный длинный ноготь блеснул горским кинжалом в полутьме дворца, - и сказала:

Лоринков, а ведь вы, как мне известно, пописываете, - сказала она.
Не без того-с, - сказал, покраснев, Лоринков.
Экий вы, - сказала Алиса.
Не без того-с, - сказал Лоринков.
Значит, Государь желает, чтобы вы, во время своего пребывания на посту... - сказала спичрайтер Государя.
… вели записи, кои впоследствии можно было бы изучить, - сказала она.
В художественной форме-с, - сказала она.
Не знаю, справлюсь ли я, - сказал Лоринков, пуще того покраснев.
Справитесь, - сказала Джамхан-Полываева.
Я читала кое что из вашего, - сказала она, - и могу сказать...
… что ваши книги несут двойную нагрузку для нашего читателя, являясь то ли констатацией факта, то ли иронической постмодернистской позой, - смогла сказать она.
А?! - оживился Лоринков, расслышавший только слово «поза».
В общем, в путь, - сказала спичрайтер Его Величества.
И не щадите там никого, - сказал она.
Мы наслышаны о вашей похвальной жесткости в чухонском краю, - сказала она.
Браво! - сказала она.

Лоринков откланялся и был прямо из дворца препровожден на вокзал...

… сейчас, два дня спустя, генерал-губернатор уже писал начало своих воспоминаний о пребывании в Бессарабии — хотя и не приехал туда даже, - чтобы иметь на всякий случай заготовки. На третий день, знал Лоринков, Малороссия кончится и он попадет в Бессарабию. Как отнесутся к нему новые подданные Его величества? Каков будет порядок управления губернией? Найдет ли он общий язык с военными властями, которые сейчас управляют Бессарабией? Лоринков тщательно переписал все эти вопросы в тетрадку, и приписал «... вот какие вопросы мучили меня перед встречей с жителями вверенной моему попечению губернией».

Хлебнул еще коньяку. Расстегнул рубаху. Болело сердце. Как там детоньки, Марусенька? Генерал-губернатор намеревался установить распорядок дел, и лишь потом вызвать семью. Как они там, подумал он с тревогой. Но все-таки, отчего так болит сердце?..

Встал, оперся об открытое окно, выглянул.

Вдоль дорог, как столбики или суслики, стояли крестьяне Малороссии.

Чего это они? - спросил Лоринков помощника, молодого ретивого товарища генерал-губернатора, Маратку Гельмана из выкрестов.
Голодать-с изволят, - подобострастно сказал Маратка.
После войны-с да реквизиций-с не изволят обладать-с едой-с, - чересчур изысканно сказал Маратка, старавшийся блеснуть.
А почему у дороги? - спросил Лоринков.
Милостыню-с просят, - сказал Маратка, и плюнул из окна.
Гельман, вы же не верблюд, - сказал Лоринков, поморщившись.
Извольте плевать в плевательницу, - сказал генерал-губернатор.

Покрасневший помощник отправился к плевательнице, а Лоринков, взяв пару булок с подноса, намазал их маслом, положил внутрь икры, - придавив мякиш, - и бросил, когда поезд замедлил ход. К булкам бросились фигурки, началась драка.

Как там мои, - подумал Лоринков.
Сыты ли? - подумал он.

От этого стало еще грустнее. Лоринков взял еще хлеба.

Изволите жалеть-с, - сказал Гельман, вернувшийся в купе.
Изволю, - сказал упрямо Лоринков.
Как угодно-с, - сказал Маратка.
Но это же-с славяне-с, - сказал он.
Банда-с, - сказал он.
Великая империя требует великих жертв, - сказал Лоринков сухо.
Совершенно верно, - сказал Маратка и потянулся записать.
Но простят ли нас жертвы? - сказал Лоринков.
Жертвы сдохнут-с, а детям тех, кто выживет, мы расскажем, что ничего такого-с не было, - сказал Маратка.
И то верно, - сказал Лоринков.

Бросил хлеб на насыпь. Закрыл окно.

ХХХ

Генерал-губернатор Лоринков, перекрестившись, распахнул двери вагона. Заиграл туш. Солдаты, выстроившиеся в шеренгу, выглядели молодцами.

Я прибыл к вам передать благоволение Его Величества, - начал Лоринков, - и дабы укрепить поря...

Внезапно к генерал-губернатору бросилась толпа людей в пестрых халатах. На головах у них чернели маленькие кепочки, на висках болтались длинные, засаленные волосы. Простершись перед генерал-губернатором ниц, люди стали что-то кричать на языке типа иврит, держа на головах странного вида свитки.

Однако, - сказал Лоринков.
Это кто? - спросил он у толмача.
Евреи-с, - сказал толмач.
Да? - сказал Лоринков.

В Рашкоимперии евреев не было, и Лоринков лишь слыхал о такой народности, коя, по данным правительства, заселяла новые окраинные земли.

Что за народ? - полюбопытствовал Лоринков.
Если кратко, - сказал толмач, - то народ это европейский.
В Италию за 2 тысячи лет до нас, молдаван, попали, - сказал толмач.
Чего же ведут себя так.... по-азиатски? - сказал Лоринков.
Юродствуют-с, - сказал толмач.
Господа, право, - сказал Лоринков, - я прибыл сюда лишь для того, чтобы под руководством Государя осуществить ряд мероприятий, благодаря которым край лишь расцветет.
И потому я прошу вас вести себя со мною прилично, - сказал он.
Отставить кривляться, - сказал он.

«Мужчины после этого встали, поскидывали халаты, посрывали накладные виски, шапочки, и оказались вполне европейскими господами приятной наружности, кои изъяснялись со мной по-русски и французски, а также польски, безо всякого натужного акцента и отвратительного говора, который они применяют, как средство маскировки, когда встречают незнакомого человека», - писал о дальнейших событиях генерал-губернатор края Лоринков. А местная газета «Царская Бессарабия» писала так:

Отведав мацы и соли, его превосходительство Лоринков изволили похвалить сие традиционное бессарабское блюдо, - писала ведущая светской хроники Алина Шмульцер.
После того, ласково потрепав по щеке приказчика Моню Драгцмейльстера, изволил осведомиться, как фамилия последнего, и, узнав о ней, изволил смеяться и спросить, отчего у Мони такая идиотская, можно даже сказать, дебильная, фамилия, - писала с доброй улыбкой Алина.
На что Моня растерялся... - писала она.
А дамы края отныне будут знать, что губернатор остроумен, и жантилен, - написала она.

На последней того же номера странице «Царской Бессарабии» было напечатано объявление. «Моня Драгцмейльстер, приказчик в лавке восковых свечей, извещает сим о смене фамилии. С сегодня сего года Моня становится Моней