сила! - восклицал Еуджен
Да знаешь ли ты, что ты уже пятый год как всемирно признанный гений?! - говорил Еуджен.
Твои пьесы ставят во всех театрах мира, - говорил он.
Ты признанный лучший драматург мира, - говорил он.
Только странный и прячешься ото всех и пьешь, - сказал он.
У нашего гения сложный характер, - процитировал он Лоринкову статью из какой-то газеты, вытащил ее из кармана.
Идите все на хуй, - сказал Лоринков.
Ха-ха, - сказал Еуджен. - У нашего гения сложный ха...
А ты что в Москве делаешь? - спросил Лоринков, открывший купленное Еудженом пиво.
Да вот, приехал на Конгресс «Русско-Молдавские поэты и драматурги», организованный нашим выдающимся земляком, поэтом Кириллом Копальджи, да живет он сто тысяч и еще одну тысячу лет, - сказал Еуджен, глядя в приглашение.
Зачем? - спросил Лоринков.
Поучаствовать в Конгрессе «Русско-молдавские поэты, прозаики и драматурги: два берега одной полноводной реки», чтобы получить удостоверение писателя, представляющего молдавскую литературу! - сказал Никитин.
Этого что, блядь, достаточно? - спросил, превозмогая тошноту, Лоринков.
Ну конечно! - сказал Еуджен.
Достаточно справки из общества «Молдо-российской дружбы» города Калараш, официально зарегистрированного участия в одном таком Конгрессе, ну, и для нашего выдающегося земляка, эфенди Кирилл бей Копальджи да славится он сто и сто раз, нужно подшестерить разок-другой, - перечислил он.
Зачем? - спросил Лоринков, которого тошнило все больше.
Как же, - сказал Еуджен, - ведь тут выдают удостоверения молдавских писателей и поэтов.
Тебе тоже пора вливаться, - сказал он.
Идите все на хуй, - сказал Лоринков, - русско-молдавские поэты.
... и драматурги и прозаики, - послал он драматургов и прозаиков вслед за поэтами.
И всех своих выдающихся земляков не забудьте прихватить, - сказал он.
Кстати, - сказал Лоринков.
Одолжи на пиво, - сказал Лоринков.
Нет, я не дам тебе рыбу, - сказал Еуджен.
Я дам тебе удочку! - сказал он.
В смысле, устрою на работу, - сказал он.
Какая на хер рыба? - сказал Лоринков.
Какая на хер удочка? - сказал он.
Я просил одолжить мне на пиво, - сказал он.

… Еуджен, - надо отдать ему должное, - не только одолжил Лоринкову 18 рублей 50 копеек на пиво, но и привел того в театр «Табакерка», где представил полному доброму человеку с улыбкой Чеширского Кота и повадками педофила. Тридцатипятилетнего Лоринкова это не испугало.

Антон Палыч, вот вам Лоринков, - сказал Еуджен
Представляете, он ничего не знает, - сказал он, пошептав что-то Антон Палычу в ухо.
Вот хуйло-с, - сказал ласково Антон Палыч.
Будешь писать мне сценарии и получать за это... скажем... пятьдесят тыщ в месяц, а?! - сказал он.
Антон Палыч, - сказал Лоринков.
Благодетель, - сказал он.
Да за пятьдесят тыщ я еще и всех твоих актрис ебать буду! - сказал он.
Отставить-с актрис-с, мразь-с, - мурлыкнул Антон Палыч.
Главное, пиши, пиши, Володя! - сказал он.

Улыбнулся. и ушел, махнув хвостом.

ХХХ

… закончив пьесу «Остроумный Остроум», - в которой в ироническом ключе рассказывалось о попытках советской псевдо-интеллигенции конца 20 века создать хоть что-то, отдаленно напоминающее Серебряный век, созданный русской интеллигенцией в начале этого века, - Лоринков встал, и отжался несколько раз. Дела шли все лучше. Он уже мог отсылать домой по пятнадцать тыщ рублей! Да и на выпивку в Москве — из супермаркета «Пятерочка», конечно, - хватало. Тряслись руки...

Вдруг в пустой зал забежал, прерывисто дыша, билетер Ян Шенкман. Они с Лоринковым часто спорили. Культурный человек, - считал билетер, как все культурные люди, - никогда не скажет вслух, что он гений, а просто скромно подумает это про себя. Ему казалось, что именно это причина их с Лоринковым разногласий. На самом деле она состояла в том, что Шенкман давно уже не пил, а Лоринков еще продолжал.

Бегите, Володя! - крикнул билетер.
А в чем дело? - спросил Лоринков, открывший бутылку паленого коньяку, и вовсе не желавший куда-то спешить.
Ваши недоброжелатели! - сказал билетер.
Они убедились, что против вас они всё же никто, - сказал он.
Поэтому они хотят убить вас, выдать вашу пьесу за свою, и получить за это кучу денег, славу и почета, а еще колонки в «Огоньке», «Эксквайере» и «Снобе», - сказал он.
Все то, что получили бы вы, не будь вы задроченным на своей якобы гениальности пьющим асоциальным психом, - сказал он.

Лоринков пожал плечами и выпил. Лучше еще выпить и дать себя убить, чем бежать куда-то ночью зимой, подумал он. Интересно, чем будут убивать, подумал он. Недоброжелатели, - кучка младших сценаристов театра, - ненавидели Лоринкова. Ведь он был лимитчик сраный, у него не было связей, он много работал, и не хотел ни с кем тепло общаться и дружить. В свою очередь, Лоринков презирал недоброжелателей за то, что не различал их - как по виду, так и по манере письма. Шутя, несчастный пьяница называл их «безликие новые сценаристы». Это страшно бесило ребят. И вот сейчас они, заперев все двери театра, поднимались по лестнице в зал, вооруженные до зубов... Лоринков слышал топот, и прикрыл воспаленные глаза. Вспомнил вдруг семью.

Вы отвратительно себя ведете, - сказал билетер.
Но убивать кучей мала одного нечестно, - сказал он.
Бегите, я вас прикрою, - сказал он, и вынул пистолет.
Шенкман, Шенкман, - сказал Лоринков.
Игры в порядочность приводят в ад, - сказал он.
Рано или поздно нужно стать пристрастным, - сказал он.
Пристрелите меня, они вас за это к себе возьмут - сказал он.
Не вечно же вам билетами торговать? - сказал он.
В другой раз может я вас и пристрелил бы, - сказал билетер.
Но сейчас, объективности ради, буду защищать, - сказал он.

Лоринков покачал головой. Билетер встал на край сцены с пистолетом в одной руке и кинжалом в другой. Он выглядел как человек, который просто так не сдастся. Тем более, он так и сказал:

Просто так я не сдамся, - сказал он.
Теперь понятно, почему римляне так долго возились с этой вашей Масадой, - сказал Лоринков с невольным уважением.

Вдруг в зале ярко вспыхнул свет.

Один за всех и все за одного! - раздался крик.

Это оказался не Боярский, - как подумал вначале Лоринков, - но тоже житель Санкт-Петербурга. Лоринков, глазам своим не веря, покачал головой. Ведь на сцену забежал... декоратор Левенталь! В телогрейке и с винтовкой, встал он перед несчастным пьяненьким сценаристом. Уже два человека хотят спасти меня, подумал Лоринков. Невероятно, как много доброжелателей, понял вдруг он.

Бегите, Лоринков, - велел декоратор.
Но... мне всегда казалось, что вы не очень цените меня, как драматурга, - сказал Лоринков. - И потом...
И потом, все бесполезно, Левенталь, - сказал Лоринков.
Я все равно уже выдохся и умер, как драматург, - сказал он, - все мои лучшие вещи написаны.
А раз так, не умереть ли мне и как человеку? - сказал он.
О, кто знает, может вы еще напишете свои лучшие пьесы?! - сказал декоратор.
А ради этого стоит спастись, - сказал он.

Лоринков пожал плечами. Вдруг в зал