До обеда было еще довольно далеко, а на работу должны были прийти и самые последние ленивцы и сони, а может быть и совсем не поэтому, но в вагоне метро я ехал почти один. Рядом со мной сидело двое неуравновешенно болтливых мужчин, напротив три женщины. Я, неторопливо постукивая карандашом по жёсткой кожице моего коричневого блокнотика (куда и записываю мою весёлую повесть) не таясь, зевнул, - давно перестали меня заботить презрительные взгляды воспитанных москвичей. Ехать предстояло мне не близко, сидевшие напротив дамы красотой и молодостью похвастать не могли, поэтому проснулся я на станции "Медведково" от довольно фамильярного тычка милиционера осетинской наружности. Теперь о цели моей столь неблизкой поездки. Она очень проста - по заданию газеты "Смехачи" мне предстояло взять творческое интервью у творческого человека, московского художника Антона Долотова. Вернувшись на станцию Свиблово (какое смешное название ещё раз подумалось мне), сел на 61 автобус, через 4 остановки вышел, пересёк улицу Полярная, мимоходом приметив улыбнувшуюся мне сутулую простушку, торговавшую сырыми семечками. Символически закусив песочным колечком и выпив теплой кока - колы, я быстро нашёл нужный мне дом.

Дверь подъезда с кодовым замком была любезно полуоткрыта, я шагнул внутрь - путешествие началось. Ещё продолжая по инерции идти, но уже ослеплённый затхлой темнотой подъезда, я почувствовал, как слева от меня шарахнулся кот. Из уважения к древнему животному я на секунду замер. В глубине темноты циклоповым глазом спасительно горела красная кнопка-лампочка. Когда я почти дошел до неё, она погасла, и я два раза ткнул пальцем прохладный алюминий: Лифт поднатужился, но, взяв вес, гремя и поскрипывая, стал возносить меня на шестой этаж. Большинство кнопок в лифте, по старинному городскому обычаю были старательно обожжены. Постучав карандашиком в номерок, приколоченный к двери, обитой клетчатой клеёнкой и обвитой какой-то ржавой проволокой я принялся ждать. Уж не водятся ли за дверью какие-нибудь кошмарные церберы - я поежился и хрустнул пальцами. За дверью послышалось слабое, сыпучее шарканье, и я почувствовал, что меня рассматривают, после почти минутной возни с замками, засовами, затворами, гостепреимный хозяин распахнул дверь. Начали оправдываться самые мои тёмные опасения. Нет, вервульфов за дверью почему-то не оказалось. Передо мной, как сказал бы наш великий поэт, стоял дородный, видный господин, облачённый в видавший виды малярский балахон, спереди запачканный какой-то бурой краской. На широком хозяйском лице заблуждала почти обычная в таких случаях польщенная улыбка, все-таки я предварительно позвонил ему, это и неудивительно.

- Хо-хо, заходите, хо-хо - пригласил он меня солидным баском.

Антон Долотов был пухл, гриваст и сильно потрёпан двухнедельным пьянством со своими весёлыми братьями художниками, он назвал это "выездами на пленэр". Обладатель отёкшего лица говорил со мной, делал мне комплементы. Затем, запахнувшись в халатик весьма женского вида, перетянув свои рыхлые телеса малиновым пояском, он бодро зашлёпал босыми ступнями по липкому, в ромбик, линолеуму, приглашая меня в "мастерскую". Тапочки мне предложены не были, скорее всего, из-за их скромного отсутствия. Окна в комнате были без штор (так свет интересней - пояснил Антон), из мебели присутствовали два псевдо - венских стула и небольшой застеклённый шкафчик набитый разной дребеденью - кисти, тряпочки, беспощадно выдавленные разноцветные тюбики. Кошки или собаки в комнате я не приметил, но около хрупкой юношеской кроватки валялось замусоленое, изгрызеное, ни в чем не повинное, кукольное тельце - наилучшая реклама "Барби" - надо записать. По стенам висели разнообразнейшие его произведения - дикая возня рукастых кубиков, коварные планы Сиона, голубь приносящий трубку мира, какие-то чудо богатыри, одолевающие несчастного, обессиленного, уже на всё согласного змия. В углу каждой из них стояла крупная подпись желтого цвета - Бова Королевич. Еще имелись и три пухлые папки в которых также были натисканы подобные шедевры, Антон поднял одну из них, развязал тесёмки и на пол хлынул жирный поток тяжелых листов. Я брезгливо поднял один из них. Это был портрет мужчины, заметно было, что Антон очень старался если не максимально точно изобразить оригинал, то хотя бы незаметно ему польстить. Ни того, ни другого, в силу уже очевидных для меня причин, художнику сделать не удалось. Я внимательно смотрел на розовое лицо с темным пятном усов, оно тоже посматривало на меня и кого-то оно мне все-таки очень напоминало.

-Скажите, это не ваш родственник?
-Вообще-то нет, это муж моей сестры. Теперь сидит в тюрьме, удовлетворённо ответил он.
-За что? - полюбопытствовал я.
-За финансовые махинации, со страховкой там, ну, короче, убийство, ха-ха - довольный шуткой, дебилушка хохотнул.
Потом, вдруг посерьёзнев, коротко добавил:
- Вор должен сидеть в тюрьме.
- М-да, это точно - протянул я. На подоконнике, еле умещаясь, стояла старенькая клетка с двумя тревожно прыгающими канарейками. Поглядывали они на меня довольно вызывающе.
- Говорят птицы, очень хорошо чувствуют приближение стихийных бедствий или внезапную болезнь любимого хозяина? - Да ладно, ничего они не чувствуют, что они могут чувствовать? - твари безмозглые, насекомые, блин.
- Но ведь например дельфины или хотя бы собаки:
- Ни фига, не спорьте со мной, я ведь изучал всю эту ботанику в институте. Ухаживал за одной покусанной собакой, домой её взять хотел: вот это было времечко! Эх! Как мы однажды с приятелями мотоцикл в деревне стащили: за пивом гоняли:на станцию: нальёшь его, холодненького, в бидон, а потом эдак возьмёшь двумя руками, пьёшь, в бидон смотришь - загляденье!

- А что это они так стрекочут? - поинтересовался я -
- Голодные, небось, не ели, поди, ничего, три дня?
- Два, насупившись, сказал Бова - два, - бедному художнику не хватает на холст и масло, а вы с птичками. Последняя пшёнка кончилась - тут он горестно развёл руками - но птичек своих я люблю.
- А как же их зовут?
- Лёлек и Болек,- с любовью ответил добрый художник. Хорошо, что он не попытался научить их говорить, а то наслушался бы сейчас частушек и нехороших слов, подумал я.
- Скажите, а почему вы взяли себе такой странный и смешной немножечко псевдоним - "Бова"? В ответ раздалось недовольное сопение, и обиженный голос буркнул - Да сказки я в детстве любил.
- Ну, кто ж их не любил-то,- допытывался я, а всё-таки, почему?
- Да, ну чего вы пристали-то со своим "Бовой", пойдёмте лучше на кухню, чайку соорудим, отмахнулся он. "Чайку", кстати, я так и не дождался.

На кухне, под хлипким столиком я заметил батарею пустых разноцветных бутылок одного примерно калибра.
- Практически все - пятая модель, заметив мой взгляд с гордостью сообщил хозяин, подразумевая очевидно емкость пол-литровой бутылки. Здесь тоже не было штор, с газовой плиты за мной мрачно следили тушки двух пузатых кастрюль и слегка помятый чайник, похожий на шлем поверженного князя Игоря. По стенам бежали обойные