Библиотека | SEBASTIAN KNIGHT | Наташа
бетонным стенам, кое-где пробитыми снарядами и прокопченными.
Тут всё густо поросло орешником, клёнами, бузиной, плотными тёмными кустами из разбитых
заводских окон выглядывала конопля, и очень живописно, на фоне мрачного, цвета крепкого настоя
марганца, неба, стояли, крепко обнявшись три косматых дуба.
"Наверное, тут когда-то плясал мой несчастный дедушка" - горько подумала Наташа, взглянув на
высокую гору щебня около двух черных, обгорелых стен. - Вот времена-то были!
Стайка воробьёв копошилась в пыли, но, нет-нет, да и посматривала лукавым глазом на Наташу то
одна, то другая хитрая птаха.
Кругом валялся разномастный хлам металлического происхождения, ржавый, корявый, скушный. Вдали
дымил кизяк.
Костёрчик она решила развести около какой-то полукруглой железяки присыпанной пепельной
землицей. Достав из рюкзачка небольшой эмалированный тазик, бутылочку ацетона, аккуратно разложив
пятислойную марлю, Наташа туго раздула костерок. Ещё был литровый пакет максимально жирного
молока.
Когда голубые струйки дыма легко завились над трескучими веточками, Наташа вздохнула, поднялась
и отправилась за полусгнивший вагон, заросли за ним были особенно густые. Наташа всё ещё
колебалась - варить или просто смыть.
Вернувшись с внушительной охапкой, Наташа подстелила куртку, поёжившись присела, и подкинула ещё
несколько больших веток в костёр, огонь разрастался, становилось теплей и уютней. Где-то в дали
протяжно свистнула электричка, ей солидно ответил локомотив. Наташу охватила приятная истома,
захотелось прилечь и спеть какую-нибудь красивую, протяжную русскую песню. Костёр отчётливо
освещал близкие кусты, было видно почти каждую травинку, три муравья, каждый в свою сторону,
тащили сухую, почти невесомую, блестящую оболочку круглого жучка, на старых стенах заплясали
китайские тени, Наташа достала из полупустой пачки тонкую коричневую сигарету и, почиркав
спичками, закурила. Ей вспомнились сегодняшние нелепые встречи: с Сергеем, усатые милиционеры,
дурацкий поход на рынок… "Зря я наверное не подошла к Бронеславе Карловне, ей наверное нехорошо
было, она ведь, в сущности, такая одинокая, старая уже, никто с ней не разговаривает…"
А через какое-то мгновенье Наташина выразительная головка быстро отлетела в кусты.
Анаша сомкнулась над ней, и душа отправилась на постоянное место жительство в своё глухое
небытиё.
У меня же, в тот день всё прошло как нельзя лучше, и я весело прожил ещё семнадцать с лишком
лет, хотя и был старше Наташи и имел к тому времени уже двенадцатилетний стаж курения. Просто
Наташа не знала номера моего домашнего телефона, а мобильный я в тот день оплатить не успел.
Итак, ровно в полдевятого, дачники вздрогнули от громкого хлопка, донёсшегося со стороны старого
цементного завода, и затем тяжёлый гул вальяжно прокатился над чёрствыми головами хмурых жителей.
Маленькому учителю физики, Платону Кузьмичу, сидевшему в пустом классе за проверкой тощих
тетрадок с вчерашней контрольной работой, подумалось, что, верно, так наш господь Бог хлопает в
свои бетонные ладоши, дабы обратить на себя недоверчивое внимание или произнести коротенький
спич. После кисломолочных оладушков на прогорклом масле, Платона Кузьмича, вот уже второй час,
мучила самая настоящая изжога.
udaff.com
Тут всё густо поросло орешником, клёнами, бузиной, плотными тёмными кустами из разбитых
заводских окон выглядывала конопля, и очень живописно, на фоне мрачного, цвета крепкого настоя
марганца, неба, стояли, крепко обнявшись три косматых дуба.
"Наверное, тут когда-то плясал мой несчастный дедушка" - горько подумала Наташа, взглянув на
высокую гору щебня около двух черных, обгорелых стен. - Вот времена-то были!
Стайка воробьёв копошилась в пыли, но, нет-нет, да и посматривала лукавым глазом на Наташу то
одна, то другая хитрая птаха.
Кругом валялся разномастный хлам металлического происхождения, ржавый, корявый, скушный. Вдали
дымил кизяк.
Костёрчик она решила развести около какой-то полукруглой железяки присыпанной пепельной
землицей. Достав из рюкзачка небольшой эмалированный тазик, бутылочку ацетона, аккуратно разложив
пятислойную марлю, Наташа туго раздула костерок. Ещё был литровый пакет максимально жирного
молока.
Когда голубые струйки дыма легко завились над трескучими веточками, Наташа вздохнула, поднялась
и отправилась за полусгнивший вагон, заросли за ним были особенно густые. Наташа всё ещё
колебалась - варить или просто смыть.
Вернувшись с внушительной охапкой, Наташа подстелила куртку, поёжившись присела, и подкинула ещё
несколько больших веток в костёр, огонь разрастался, становилось теплей и уютней. Где-то в дали
протяжно свистнула электричка, ей солидно ответил локомотив. Наташу охватила приятная истома,
захотелось прилечь и спеть какую-нибудь красивую, протяжную русскую песню. Костёр отчётливо
освещал близкие кусты, было видно почти каждую травинку, три муравья, каждый в свою сторону,
тащили сухую, почти невесомую, блестящую оболочку круглого жучка, на старых стенах заплясали
китайские тени, Наташа достала из полупустой пачки тонкую коричневую сигарету и, почиркав
спичками, закурила. Ей вспомнились сегодняшние нелепые встречи: с Сергеем, усатые милиционеры,
дурацкий поход на рынок… "Зря я наверное не подошла к Бронеславе Карловне, ей наверное нехорошо
было, она ведь, в сущности, такая одинокая, старая уже, никто с ней не разговаривает…"
А через какое-то мгновенье Наташина выразительная головка быстро отлетела в кусты.
Анаша сомкнулась над ней, и душа отправилась на постоянное место жительство в своё глухое
небытиё.
У меня же, в тот день всё прошло как нельзя лучше, и я весело прожил ещё семнадцать с лишком
лет, хотя и был старше Наташи и имел к тому времени уже двенадцатилетний стаж курения. Просто
Наташа не знала номера моего домашнего телефона, а мобильный я в тот день оплатить не успел.
Итак, ровно в полдевятого, дачники вздрогнули от громкого хлопка, донёсшегося со стороны старого
цементного завода, и затем тяжёлый гул вальяжно прокатился над чёрствыми головами хмурых жителей.
Маленькому учителю физики, Платону Кузьмичу, сидевшему в пустом классе за проверкой тощих
тетрадок с вчерашней контрольной работой, подумалось, что, верно, так наш господь Бог хлопает в
свои бетонные ладоши, дабы обратить на себя недоверчивое внимание или произнести коротенький
спич. После кисломолочных оладушков на прогорклом масле, Платона Кузьмича, вот уже второй час,
мучила самая настоящая изжога.
udaff.com