со стоном выпрыгнул и, шлёпая на остеклённый балкон, оставил за собой на ламинате выпуклые, дрожащие лужицы. Настежь растворив окно, широко вдыхал утренний воздух, закалялся, приходил в себя. Вернулся в ванную, приладился перед зеркалом и щелчком выдавил белый жгучий прыщ.
Потом я с редким удовольствием брился, что бывает не часто, не тронул, правда, своих печальных песочных усов, - пусть ещё покустятся, пощекочут кой-кого. Собрал вещички, покривлялся перед зеркалом. Перед полётом, подумалось мне, обязательно нужно заправиться. Это - аксиома. Лететь мне долго, высплюсь, протрезвею.
Суетливо оделся, оглядел сиротеющую на глазах комнату, надел очки, присел на традиционную дорожку и стал возиться с замками.
Кстати, оставил не вынесенным омерзительное помойное ведро, переполненное влажным мусором. Пусть себе постоит. Небольшой, такой, сюрприз для соседей, любителей в выходные дни бурить в стенах дырки.
В ботиночках, на прошлой неделе со своеобразным вкусом изуродованных в армянской ремонтной мастерской я вышел из квартиры, замкнул дверь, затребовал лифт. Со скрежетом прогудел вниз.
Дворник дядя Витя широко шаркал по сырому асфальту своей особой, похожей на бороду Карлы Маркса метлой. Два года назад он с красным дипломом гастарбайтера прибыл в Москву со своим беспокойным семейством. У дяди Васи звучная фамилия Колобанов.
Я сбежал с крыльца подъезда и парком зазмеился к ближайшему кабаку.
В парке, проходя мимо тощей попрошайки, наряженной узбечкой, с целым выводком её чумазых детей, я пожал плечами и улыбнулся в ладошку, - так, маленькие жесты мнимой доброты.
Ночью был дождь, я шел и давил ботинками нелепых дождевых червяков, толстых и тонких, всех, которые попадались мне, некоторых злая судьба каким-то образом занесла даже на асфальт.
Шлёпая и усмехаясь, я посмотрел налево, на зелёные горбыли ветхого забора охранявшего автостоянку времён царя гороха.
Здесь, среди самопальных гаражей, окруженных дотлевающими остовами «запорожцев» и «копеек» моя нежно измятая акварелька детства плавно перекочевала в косые рамки отрочества.
Рядом с гаражами, когда-то ядовито пыхтела гуталиновая фабрика «Радуга», но, славных традициях российского мошенничества, за десять лет новой власти украдено и продано было практически всё, куда-то увезли даже многотонные бетонные стены. Наверное теперь кто-то строит гараж для машин посолиднее.
Но вот и отрочество прошло, как прохожу я сейчас парк наполненный бессильными ветвями лиственниц, липами, берёзами и, для разнообразия, дорожкой из красного кирпича. К пейзажу прилагались так же лавочки, урны, мусор, и спящие на пышной листве небольшие собачки.
В середине парка, на двух сдвинутых друг напротив друга лавках веселилась и шлёпала картами какая-то опухшая, бесполая пьянь. Рядом, на персональном раскладном тронце с холщовым сидением, боролся с газетой старик с конопатыми кистями. Возле картёжников в шелухе подсолнечника суетилась насчёт пропитания самая беспощадная птица – воробей.
Я остановился, неторопливо закурил, одновременно зорко вглядываясь в сизые лица на лавке. Воробей тем временем быстро сгустился в громкую коричневую стаю и стал рвать на части кусок бледно-оранжевого батона, брошенного отзывчивым стариком.
В моём подъезде, на втором этаже у нас живёт мистик Иванов, он упорно борется с исламом – ничего не покупает на рынке и не советует делать этого всем жильцам подъезда. Прижав меня как-то в лифт, он, осторожно советовал креститься.
Во время возникшего короткого спора Иванов, жестикулируя локтями, ловко передвигал фундаментальные плиты религиозного сознания. А вот и он, - Иванов идёт по парку, с больной головой набекрень, щёки присыпаны щетиной, эх, Пётр Андреич, где ж твои массивные плиты?!
Не узнал меня, и это очень неплохо.
С трагическим выражением спины Иванов свернул на тропинку и углубился.
Пора и мне.
Кабак, как всегда, был переполнен пьющим человеческим мясцом. Моё испуганное лицо прошлось в зеркалах, вот я заметил себя уже у стойки, вежлив, улыбчив в глазах разливающего, покупаю напиток плюс пухлый яично-рисовый пирог. Отхожу в сторонку, к двухместному столику закиданного бурым хлебным крошевом, употребляю. Совершаю паломничество к стойке ещё два раза. Теперь, пожалуй, достаточно. Теперь можно осмотреться понаблюдать, что-нибудь записать в блокнот с лохматыми и серыми краями. В баре я всегда становлюсь так, что бы мне была видна доска объявлений, на которой озаглавлена тушью «Санпросвет бюллетень»: мне почему-то очень нравится сочетание этих странных слов.
В углу, как обычно в этот час, сидел толстый азербайджанец, - хозяин заведения и мощными движениями резал кусок крепко прожаренной баранины. По красному пластику его стола катались несколько влажных горошин и лежал заживо исщипанный лаваш. У ближайшего ко мне столика, другой ветеран пищевой промышленности потреблял канапе с блестящей сельдью. Это универсальная закуска для малоимущих или жадных до опьянения, хотя есть, конечно, ещё и подслащенная мандарином газ-вода.
Я улыбнулся через кружку, - это вошел и разложил на целлофановом пакете свою изысканную снедь, земляк хозяина заведения, изнурённый пьянством Назим. Я подмигнул ему, как-то раз мы с ним пили настоящую украинскую горилку. Наверное, не помнит уже. Я слышал, что однажды он, живя на свалке, за условную мзду вываривает для местной публики в каком-то особом растворе матрасы от вшей. Чем и жил некоторое время. Теперь он каким-то чудесным образом поправил своё положение.
Назим уселся, нарубил сырокопчёной колбаски, настругал сыру, подрезал чёрного хлеба, быстро налил в рюмку, сильно выдохнул «Хы!», и опрокинул холодную жидкость в желтозубую пасть.
Ко мне тихо подошел знакомый маляр Петя Каменев, талантливый в прошлом гитарист и щелкун на пальцах. Сейчас на нем была оранжевая куртка с крупными блестящими кнопочками. Петя взглянул маленькими розовыми глазами и сокрушенно вздохнул. Послышался запах перегоревшего лука и спирта. Я заказал ему кружку пива и тёртую редьку с густым рапсовым маслом. Принесли, надо сказать, на удивление быстро. Говорить мне с ним было не о чем.
Возле маленького дымного окошка шелестели плащами и ветровками четверо глухонемых, все почему-то в чёрных кепках.
Позавчера, договариваясь о своих делишках с грузчиком Валерой, я здесь кушал шейные мускулы свиньи, зажаренные с овощами. Валера лаконично питался сосисками с тушеной капустой. Осторожно, пластмассовым ножичком он резал сосиски на равновеликие кусочки, погружал их в горчицу