запекается, а старичелло твой на барышню молодую умиленно зарится.
Я всё, следил, скрывая удовольствие, как старик щеками, губами, бровями, делает всякие заигрывающие движения, стараясь привлечь внимание женщины. Его глубоко воткнутые глаза смотрели ласково и глупо. Он, наверное, носит какое ни будь экзотическое имя, например: Карп Ярославич Ягодка. Дед посмотрел на меня сквозь мохнатые ресницы и, как мне показалось, он угадал о чём я думал. Вот проезжаем знаменитый клуб, где тусуются всякие экстремалы, - пьют, поют, пляшут, смотрят самодельные фильмы. Два года назад я бывал там почти каждую субботу, ну тогда у меня, конечно, валютный фонд был гораздо солиднее. Редко когда я покидал этот бар не отлюбив в укромном уголке какую-нибудь размягчённую текилой загорелую сноубордистку или загорелую подружку сноубордистки.
Из дверей клуба вывалилась голосистая группа подростков с ещё не оформившимися, пухлыми лицами. Голосов я, правда, не слышал.
Ну а в общем-то, наверное, все, справедливо. Скоро уже метро. Пятилетняя девочка прилипшая к «стеклу кабины водителя» всё время переживала, что «автобус сейчас ударит в спину» тащившегося впереди желтого автомобильчика. Конечно, обошлось. Через две остановки автобус слабой своей перистальтикой выдавил меня в обширную, но неглубокую лужу на остановке. Интересно, выгорело ли что-нибудь там у Карпа Ярославовича?
От остановки, обгоняя всех, устремился в метрополитен имени Аида. Ещё раз посмотрел на часы, скукожил чело, но мысль о взятии такси отмёл, как экономически необоснованную. Погружаюсь в урчащие кишки метро.
Народу в вагоне довольно плотно.
По широте душевной не преминул запустить свою изысканно узкую руку в карманный зев впереди смотрящей куртки. Но, кроме «Явы» в мягкой шкурке, не поживился я ничем. В переходе румяный толстяк, шатаясь, предложил купить у него открытки или пожертвовать пятнадцать рублей в фонд какой-то там любви и согласия.
Естественно отказал. Ещё чего, толстяков любвеобильных плодить. Вот смотришь на лицо практически каждого второго жителя и думаешь: «Эх, братец, как же всё-таки жизнь-то тебя изуродовала!»
Вот если бы я был писателем, я бы обязательно творил вот из всякого такого цветаевского сора, и подручных мелочей, никому особо не нужных и от того, наверное, бесценных. А может быть на мшистом уклоне жизни я именно этим и займусь, построю мелкий домик в продувных горах, да и преступлю к тернистому писательскому ремеслу. Дам отдых изношенной душе. Мне будет нелегко. Я буду во многом нуждаться. Летом я буду выть и изнывать от зноя, зимой соответственно. Иногда я месяцами не буду встречать людей. Только какая ни будь Айбике Рыскулова, на артритном ослике будет привозить мне сирую пищу - хлеб да кумыс, да ещё немного скверного табаку. Скупая речка Каркара всегда напоит меня льдистой водой, возможно, буду на кого-нибудь охотиться. Пить воду горных рек, старые люди говорят, полезно!
Иногда буду устраивать душераздирающие медитации.
Стану помаленьку метать свой бисерный почерк в пухлый еженедельник из пластиковой кожи. Конечно, романы мои будут от перезрелости и подмяты, и подтаявши с бочков, может быть кое-где даже уже и с небольшой гнильцой, но, в общем-то, тем, у кого крепкие желудки, этими тёмными сочащимися райскими грушами питаться можно будет безбоязненно. Первый роман свой думаю назвать «Публичный дневник Онаны». Косматые критики с раздражением отмечали бы его «пучеглазую предметность» Да! - Не забыть бы посетить знаменитый алма-атинский туе питомник. Взять ночным тайком на поруки пушистую зелёную девушку, кормить раз в неделю топлёным снегом.
Рядом, около заволошенного мхом ручья будет, как и положено, урчать романтический ручей…
Потом, в одно солнечное, морозное казахское утро, я обнаружу у себя паховую грызь, и через положенное время умру. Небо в тот день будет стоять бессильное, безбородое.
Вознесусь при помощи самодельных крылышков, приму райское гражданство, и недоверчивые казахские ангелы поставят на скупое довольство. Всё как положено. В завещании отмечу мою крайнюю заинтересованность в каменистом бугорке над моей могилой.
Но перед этим, конечно, съезжу на относительно местное море.
Однажды я уже был на Иссык-Куле, озеро, как чёрная копировальная бумага, вздыхало, шипело и морщилось. Лежа на берегу, ногами в сторону суши, я щеками вкушал невысокий прибой. Когда солнце окончательно допекало меня, я, как больной варан, переползал под тень тента.
Да, все эти три последних московских три года моя интимная жизнь была сложна, неуклюжа, одинока.
Сейчас-то я уже, конечно, не тот что раньше, - нарастил себе поросячьи бока, обзавелся печальными мешочками под глазами, кое-где подновил зубной фонд, усы как у честного китайца, опять же, куски шерсти стали покидать буйну головушку, а на груди напротив – лишнюю пуговицу на рубашке расстегнуть совестно. А ведь раньше весь целый был, загорел, мускулист, подвижен! Чуть ли ни каждый день лакомился ширазским гашишем. Регулярно посещал инфракрасную сауну.
Постоянно следил чтоб душа не засохла, кора мозга не потрескалась, не загрубела, чтоб холст кожи не провисал на костяном подрамнике.
Нынче ж заметно поглупел, постоянно насторожен. Приобрёл нарочитый защитный инфантилизм и слезящиеся глаза алкоголика. Шутки, которые я теперь позволяю себе шутить, это шутки исключительно пошива фабрики «Протагас Юрия Никулина». Часто подлечиваю себя дедовскими тинктурами. Иногда, между прочем, очень быстро помогает.
Но, ничего, к сорока трём годам я опрятно облысею, солидно поправлюсь. Стану глаже, степеннее.
Так, скоро мне выходит, поскорей несись вагончик!
Трое милиционеров в куртках из дерматиновой кожи клевали короткими носами, сидя плотным черным рядком.
Наконец-то выдрался из вагона.
Люди шли, по-пингвиньи продвигаясь на эскалатор – давайте же быстрее, птицы!
Рядом со мной, на самоходной лестнице, держалась за поручень невысокая лысая девушка с серебряными серёжками в ухе и левой ноздре. Я с трудом сдерживал себя, чтобы, как бы случайно не коснуться, не потрогать её голову, - вероятно тёплый мелкий наждак. Выбежав, из метро, у аэровокзала, я за какие то немыслимые деньги, всё-таки, нанимаю такси. Машина вскинулась на дыбы и помчалась.
Успею? Пожалуй, что уже и нет. Эй, кто там, в облаках, немедленно отвлекитесь и помогите