все страшные как на подбор, острые, в зазубринах щербатых. Привёз он их с собой, вроде как они необходимый струмент на рыбалке, и стал он ими опять при нас хвастать: то в дерево ловко из подмышки метнёт, то веточку какую-нибудь неожиданно срежет.
Ну а мужичкам-то нашим что – лежат, посмеиваются, клоунаду, то есть, вполне себе одобряют. Женьку они знают вполне, мы в прошлом году, примерно одинаковой этой компанией рядышком тоже что-то подобное отмечали.
Ну, так вот, раздухарился Евгений с ножиками-то, в жар его у костра бросило, и побежал он в море плескаться. А Жека, надо сказать, вполне себе закаленный - по утрам ледяной водой растирается.
Искупался и стал голым потом через костёр скакать, попалил себе все, конечно, лесной дух кругом напортил. Сергей Палыч хотел было безобразия приостановить, но мы настояли, пусть, мол, городские они все такие – шалеют на воздухе. Потом Жека топор в сосну маленько покидал и усугубился в лес – ножик свой чудовищный искать, улетел он как-то однажды мимо дерева.

Пока мы там пили да нахваливали, Жека нашел ножик, загромоздился на дерево и сделал несколько примерочных прыжков, размялся, походил на шпагате, и произвёл несколько страшных поз, хитро прищуриваясь, как Брюс Ли. Потом он подошел к дереву и, решаясь воткнуть ему снизу в живот свой страшный ножик, завёл руку аж за спину и со всей силы вонзил себе в правую булку.
Вскрикнул он изумлённо и как-то неувёренно – не поверил, видать в содеянное. Но, факт есть на лицо – из раненой булки прыскала его настоящая юшка и Женя, попытавшись схватится за деревянный ствол, завалился на лесной пол.

Ну а мы с мужичками крика его жалкого не слышали, но мероприятие планомерно продолжали. Вскоре на запах мясца хищно прибыл наш волосатый звонарь Костя, он тут на звоннице практику проходил или ещё что-то подобное: жил при батюшке - рыбкой, ягодой подъедался. Мужики его по-свойски отцом Константином прозвали, из чего Костик страшно гордился и радовался. Он в бардачке своей «Нивы» всегда карту Иерусалима катает. Приехал с ним и какой-то старичок; из наших, из осунувшихся, алкогольных, и Костин пёс по прозвищу Апой.

А пёс Апой, надо сказать, милицию очень не любил, форма ему, видите ли, не нравилась.
Тут как раз гаишник наш, Сергей Палыч, очухался, из кустов вылез – он там по крупной надобности надрывался. Рассердился Апой на такое событие – бросился к нему на пружинных лапках, и муде ему начал рвать нетерпеливо. Тут гаишник, конечно, возопил в четыре своих голосовых смычка.
Оттащили мы тогда собачку от служебной промежности, и тем, значит, спасли капитана от полового бесчестия. Хотел капитан, было, тогда Апоюшку пристрелить немешкая, но мы не дали, заступились с ребятами.
А гаишник ведь так себе человек, - злой, вспыльчивый. Животные это чудесно чувствуют.
Надо сказать, что отец Константин после наших посиделок в Христоса как-то быстро разуверился и пошел в Рыбинске учится на басиста, а потом уже и на рок-музыканта замахнулся. Помирили мы, значит, капитана с Апойкой кое-как, и дальше за свои упражнения принялись.
Ну, а этот чёрт с задницей, Жека, лежит себе в отдалении, весь в шишках лиственничных извалялся, зажимает чем-то там у себя сзади и взывает тоскующей рукой на помощь:
- Помогите, братцы, адов огонь ягодицы разъедает и щиплет, встать с земли не даёт!
Но мы не слышим, не откликаемся. То есть, слышим, но ни на грамм от предмета беседы не отвлекаемся, потребляем себе, да спиртовой воздух из себя рывками постреливаем. Капитан по случаю Жэки тост приподнимает: - Знаем, тебя, чертяку лысого, опять, небось, как в прошлом году в индейцев играть хочешь!? Хрена лысого! Не подойдём ни в жисть, верно мужики! А ну, он как в прошлом году напрыгнет да повалит чего доброго?!»
В прошлом году Никольский тоже так вот - притаился невидимым жохом на дереве, и звал товарищей жалобным голосом ему помощь оказать. Заманивал, чертяка. А как товарищи подошли поближе, он и прыгнул, шумя, из ветвей. Правда, он тогда на них не упал, не рассчитал маленько, рядом жопой грянулся - напоролся на земляной сучок, и тоже лежал полдня, стонал под сосенкой, помирал в муках. Он мне рассказывал, что играть в индейцев научился, года ещё маленьким был, в пятом классе, когда их физрук на день борьбы с курением вывел в лес, на какое-то там мероприятие, он с компанией корешков-одноклассников скрылся от преподавателя, изловили и привязали к дереву самую толстую свою одноклассницу, Машку Бодылкину. Раздираемые страхом и любопытством, маленькие гниды тыкали ей в половую систему всякими корчагами и в ужасе отбегали, что бы через минуту снова взять в маленькие руки всякие узловатые предметы.

Часа три мы с мужиками за жизнь побалакали и вспомнили об отсутствующем индейце, посмеялись маленько, и свалил нас дремотный отдых. Костя с Апойкой притащили охапь дровишек всугрев и тоже залёгли сбоку общей кучи.
Проснулись мы в недоумках, неизвестно от чего - слышим, крик безрадостный из лесу доносится: ну, думаем,- это медведка из Жени нашего последнюю жалость дожимает! Самое время - пора спасать парнишку.
- Еврейский змей Ешек, между тем, всё так же душит землю своим сверкающим телом! – благословил нас отец Константин и поднял палец вверх.
Ну, тут мы нуждишку кроткую кто как справили, и побежали на выручку. Не долго мы блуждали по лесу, быстро нашли искомого. Подранок уже спал и тихо ходил во сне ногами и что-то шелушил ладошками.
- Опять, сволочь, заголился, - удовлетворенно констатировал капитан Сергей Палыч, и во всеуслышание рассмеялся, игнорируя своей жалостью кровь и сосновые иглы, которыми был облеплен мученик.
- Беда! Просто беда! – посочувствовал сердобольный отец Константин, а Апой полизал Жеке срамные места. Сергей Палыч - он вообще какой-то гаишник-нелюдь, автолюбителю с ним договорится совсем невозможно, денег он не брал ни в коем разе! От него и жена через это ещё в молодости ушла – каменный он какой-то, бессердечный, добра от него никому не было – люди кирпичики с колхозного свинарника домой тащат, на обустройство, что б деткам в будущей жизни хорошо жилось, а он не в какую – не буду, говорит, ни в коем разе расхитителем, я, мол, присягу на честь давал! Он и пить-то начал только три года назад, отлынивал все, манкировался. Да и что пить, разве ж так пьют?! Выпьет полкружечки - и уже не вмоготу ему, лежит весь красный, плачет и прощения у всех норовит попросить.

Ну, залепили мы Жеке, значит, дырку хлебным мякишем, и повезли в райцентр зашивать. Повезли, да не повезли - залезли в мотоцикл мой, а глядь, – кругом ночь непролазная, и тени дремучие вокруг шарятся. Решил с утра пораньше везти, что б на свежую голову. Сказано – сделано, сели дальше разговор потреблять.
А утром обнаружилось происшествие – стоит Жека у костра и на свет разглядывает какой-то фунтик с желудями. Выяснилось – капитан ночью опять хряпнул не в меру, не выдержал и пополз на звук шуршания к морю сухим ротом воды испить, да по дороге в какой-то лужице и потоп начисто. А Апой – то за передвижением