– Й–а–д, – тщательно выговаривая каждую букву, произнёс Алексей Иванович, стоя посреди деревенской кухни и грозя пальцем в сторону пузатого бутылька с мутно-белым порошком. Через некоторое время он снова погрозил пальцем и повторил: – Й–а–д! Яд, Машенька, – это суровое, сурьёзное вещество!
Машенька, а вернее сказать, Мария Петровна вздохнула и ответила:
– Когда–нибудь я его точно выкину, в лес снесу и среди пней закопаю. Вот зачем ты его тут держишь, а?
– В каждом приличном доме, каковым наш, без сомненья является, Машенька, должна быть колба с первоклассным ядом, – отвечал Алексей Иванович. Наличие яда наполняло его душу чем–то таинственным и авантюрным, ему виделись влажные джунгли и улыбающиеся индейцы, обмакивающие наконечники своих пронзительных стрел в чашечки со смертоносным уксусом… Ведь в загадочной склянице, которой Алексей Иванович пугал свою супругу, действительно, находился самый что ни наесть яд, – притащил он его неизвестно откуда – говорил, что купил в рюмочной на Новокузнецкой у какого–то химика, которому на напиток не хватало. Яд, по словам химика, был без вкуса и запаха, и убивал довольно болезненно. Кажется, химик предлагал испытать его на бездомном псе, который уже два раза заглядывал в распахнутую дверь кабака, и нюхал тревожный воздух рюмочной.
– Ей, богу в лес снесу! – грозилась Мария Петровна и забывала о существовании яда ещё на несколько месяцев.
Лес, действительно, водился вокруг в массовом достатке. Полно было также и пней, валежника и ям. Вообще, место было просторное, русское. И речка была и пруд, и даже море с подводной рыбой. Море местные жители так и называли: Рыбинское море.
Вообще, природа в этой местности, как и почти везде в глубинке ярославской области, была прекрасна – никакого тебе стеснения и каждый второй мужчина перегаром дышит. Очень уважал народ на местности это дело: у кого наготове гранёный целый день на сучочке висит, кто–то уже, улыбаясь, с жадными ладонями в погреб устремился, ну, а наиболее удачливым, кому уже с утра спиртом в лицо попало, тот весёлый под яблоней стоит, разговаривает себе что–то.
В деревеньке этой было три бойких магазина «Сельпо», школа с обширной библиотекой, и церковь с заваливающейся колокольней, которую потихоньку восстанавливал предприимчивый батюшка Анотолий. В магазинах продавщицами служили румяные незамужние девушки, которые прохладно держали себя с москвичами и питерцами, выставив свои гордые груди вперёд, и ласково и толково разговаривали со своими односельчанами. Пустынную библиотеку посещали двое: юноша, болезненно интересующийся жизнью Чайковского, и мужчина краевед, который по вечерам одиноко тосковал в своём обширном доме и допоздна шумел на баяне.
Был в деревеньке и клуб культурного досуга. По долгожданным субботам в клубе бывали танцы, после которых парни часто дрались и порой убивали друг друга. Когда же летом в деревню надолго приезжал кто-нибудь городской и по велению скуки и неопытности приходил на субботние танцы, то это было событие, о котором помнили потом очень долго. Вообще, развлечений в деревне, конечно, было маловато. Ну, сгорит дом у кого-нибудь, провалится кто на машине или снегоходе под лёд, ну, цыгане пройдут вороватым табором, рыбаки хмельные напроказят, вот, собственно и всё…
Был, правда, как–то однажды заезжий старичок дельтапланерист, но его полёты местное население на второй год пресекло: враз сшибли выскочку из крупной, специально сконструированной рогатки.
– Ухватили его ангелы под белы микитки, и в небеса утащили! – утверждал очевидец этого события пастух Гришка Матюкин, после того как старичок шлёпнулся неподалёку от площади.
Алексей Иванович ставит банку с ядом на своё законное место и садится хлебать борщ с говядиной, а потом сразу принимается за домашние пирожки с маком, на второе сегодня куриный рулет с сыром, но его Алексей Иванович избегает.
После обеда Алексей Иванович, надев пухлый зипун от которого тепло пахнет семечками и, треща мелким покупным яблоком, выходит во двор. Он подходит к скрипучим воротцам и долго наблюдает, как воробьи на дороге жадно возятся в сытном лошадином кале. Затем он швыряет в птиц массивный огрызок, и идёт в свою комнату вздремнуть. Дома топится грузная глиняная печь, сделанная на славу, хоть и прогревается весь день, но зато и отдаёт тепло в течении трёх-четырёх суток. Алексей Иванович ложится на лежанку и отворачивается к стене. Со стены на него ласково смотрит, София Ротару, торопливо вырезанная из журнала. На завтра намечен Новый год, но в комнате, несмотря на небольшую пластмассовую ёлочку, украшенную двумя настоящими сосновыми ветками, стоит тяжелый, душный запах сена.

Летом вокруг дома Марии Петровны и Алексея Ивановича копошится небольшой плодовый сад. В основном были здесь дикие вишни и запущенные яблони, но попадаются также груши, бузина, рябина, и даже несколько скромных слив.
В невысокой траве, которую хозяин регулярно подкашивает литовкой, часто пасутся пронзительные дрозды; которых Алексей Иванович старается отпугнуть хлопками ладоней и размахиванием мнимыми крыльями. А сейчас вокруг дома тихо, спокойно – кругом свежий снег и лёгкий морозец.
Живут в доме два наглых кота, братья полуперсы Жмых и Жора. Коты эти уже большие, тяжелые, и очень опытные. Большую часть летнего времени коты проводят в разбойных путешествиях по соседним дачным участкам и ухлёстыванием за городскими кошками, которых в большом количестве привозили москвичи и питерцы. Жора светло–рыжий, а Жора пепельный и какой–то фиолетовый. Оба кота носят длинные седые усы. Когда коты веселятся и прыгают, всё в доме трещит и расшатывается. Как–то раз, когда никого не было дома, они даже отломали и куда-то унести ручку от холодильника.
И живёт ещё в тёплом и просторном сарае любимец Алексея Ивановича – ядрёный поросёнок Хряпа. Мария Петровна и Алексей Иванович так сильно привязались к нему, что считают его своим неким дополнительным членом семьи. Поросенок он ещё молодой, его в прошлом году на день рожденье Алексей Ивановичу подарила Мария Петровна. Она купила его на другом конце деревни у бабушки Нины и принесла завёрнутого в вафельное полотенце. Алексей Иванович ежедневно ласково кормит Хряпу своими любовными руками, приговаривая: «Расти, сукин сын, будь добрым и упитанным, видишь, как я серьёзно тебя обожаю!» Когда Алексей Иванович после обеда навещает своего питомца, Хряпа радостно трепещет розовым хвостом, и нетерпеливо постукивает передними копытцами по деревянному полу. Алексей Иванович очень любит трогать его за нежный склизкий пятачок и щекотать за полупрозрачными розовыми ушами, хотя в юности Алексей Иванович был очень брезглив, и когда попадал в общественные уборные, всегда, прежде чем угнездиться, чистил стульчак особым ёршиком, который всегда носил с собой.
К своим пятидесяти семи годам Алексей Иванович опрятно облысел, приятно поправился. Стал он как–то глаже, укромнее. По весне и осенью носил он кепи с костяной пуговицей на маковке. Картуз свой он ласково