Две беременный коровы бродили и сочно питался береговыми травами.
Какой-то малодушный рыбак, скорее всего из приезжих, питерский, со стоном извергал ужин с песчаного утёса; удивлённые чайки сверху ругались на него, а краснолицый товарищ рыбака безмятежно храпел в стороне. Кольца спутанной лески и переломленная пополам удочка валялись рядом. Предприимчивые муравьи, жуки, стрекозы и даже некоторые лягушки уже начали потихоньку растаскивать из его холщевого рюкзака разные потребные в своём хозяйстве предметы. Под сосной прел белёсый костерок.
Иван Григорьевич развернулся, захлопал крыльями и снова оказался над краем деревни. У колонки, рядом с его домом, позвякивая ведром, возилась стройная селянка, но когда она повернулась, оказалось, что всё лицо у неё в оспинах. «Здравствуйте, Ирина Карловна» – мысленно поздоровался Иван Григорьевич. И вдруг ему опять показалось, что что-то тёмное отделилось и поплыло от вершины колокольни, Иван Григорьевич испуганно моргнул, и пристально вытаращился в ту сторону, но ничего уже не было видно в жирном комарином мраке.
Новые крылья Ивана Григорьевича оказались ничуть не хуже прежних. Иван Григорьевич решил, что на сентябрьской ярмарке в деревне он расскажет про своё изобретение и продемонстрирует его. «Пусть себе летают на здоровья, черти!» –подумал он и стал придумывать свою торжественную речь. Где-то на середине красочных завитушек Иван Григорьевич уснул.

Через неделю, когда Иван Григорьевич уже совершенно смирился с кражей крыльев, он медленно летел над дальним заповедным лесом, он вдруг почувствовал какое-то чужое незримое присутствие в воздухе, примерно справа и сзади. Он в страхе обернулся, покрутил глазами, но ничего особенного не заметил – траурное облако и несколько далёких чаек.

А ещё через неделю, в районе где речка Чертолия впадает в Рыбинское море и где туристы любят «стоять» компаниями из трёх-четырёх семей, неожиданно схватился огнём лес. То ли туристы костёр не до конца приглушили, то ли бросил бычок какой-нибудь рассеянный грибник, но когда Иван Григорьевич подлетел ближе, лес пылал очень обширно.
Сурово стояли в огне высокие старые сосны и ели, суетливо отбивался от огня крепкими лапами молодой дуб, стонали и корчились в быстром огне совсем юные лиственницы и пихты. У Иван Григорьевича от вида такой несправедливости и явной глупости запершило сердце и закололо в печени. Огонь быстро подбирался к трём брезентовым палаткам стоящим совсем близко к воде. Людей рядом небыло. «А ведь это, помочь бы надо» – аккуратно подумал Иван Григорьевич и комком кинулся вниз…
Словно тяжелый махаон трудился Иван Григорьевич новыми крыльями, перетаскивая в длинных руках мелкий туристический скарб и одежду. Он хватал всё без разбору, торопливо переносил за реку и сваливал всё в одну кучу. «Речку-то огонь не переползёт! Эх, хоть бы дождь какой-нибудь прыснул, мне б всё полегче было» – мелькнула и тут же угасла блаженная мысль. Лес в этом месте плотно подходил к морю и Иван Григорьевичу было неудобно продираясь сквозь ветки, хватать вещи и уносить его на другую сторону речки. Так как чтобы лететь, руки ему желательно было оставлять свободными, поэтому самые тяжелые вещи Иван Григорьевич переносил в зубах.
Он даже пытался унести ведро с ухой, ухватив его ногами, но ведро оказалось горячим и Иван Григорьевич, вскрикнув, выронил добычу.
Один за другим он перенёс на другой берег четыре невероятно тяжелых рюкзака. Вещей на удивление было не много. «Наверное, только приехали, разложиться не успели» – подумал Иван Григорьевич. В углу одной палатки он обнаружил большую икону предводителя рыбарей. Иван Григорьевич бегло осмотрел лукавое лицо угодника и, закусив жесткий оклад, понёс икону на другой берег. Оставалась какая-то мелочь и сами палатки. Иван Григорьевич вцепился в брезент своими пожилыми зубами, сделал страшный взмах крылами и утянул палатку в небо, с хрустом вырвав из земли четыре удерживающих её колышка.
Засмотревшись на огонь, и поздно заметив летящего с лопатой человека, испуганно шарахнулась в сторону седая чайка. Никогда ещё Иван Григорьевич так быстро не летал – широкие кожаные ремни, с помощью которых он орудовал крыльями, в трёх местах до крови стёрли кожу.
Когда Иван Григорьевич заходил на очередной разворот с моря, вдруг что-то вроде огромного тёмного платка пронеслось над ним, и тугой воздушный поток ударил его в грудь. «Баклан дурацкий» – подумал легкомысленный Иван Григорьевич, продолжая трудится. Всё тело его было грязным и мокрым от сажи и пота, руки сводило от усталости, его передние зубы расшатались и страшно болели.
На пылающем берегу оставалась ещё одна палатка и большая хозяйственная сумка. Хищно спланировав, он закусил ручки сумки, доставил на другой берег и метнулся за палаткой. Тут он увидел не замеченный ранее у кустов маленький, видимо детский, рюкзак. «Детям надо помогать!» – обрадовался Иван Григорьевич и подумал, что этот рюкзак принадлежит непременно доброй черноволосой девочке. Схватившись зубами за ручку рюкзака он изумился его тяжести. Когда он, мыча, разжал зубы и бросил его на другом берегу, он услышал странный, глухой звук каменного падения. Иван Григорьевич не удержался и развязал рюкзачок. Внутри лежал крупный булыжник. «Так они вдобавок еще и геологи!» – приятно удивился Иван Григорьевич разносторонним туристам. Тут же он вспомнил, как в прошлом году троих следопытов, которые направились тайком раскапывать курган времён татаро-монгольского нашествия, завалило землёй и собралась целая учёная комиссия из райцентра, чтобы их откопать.
Стараясь побыстрее управиться и предвкушая удивлённые лица людей, увидевших свои, чудом спасённые, вещи, Иван Григорьевич забылся и, зайдя на разворот, весь распахнулся для захвата палатки. Порыв ветра мгновенно изменился и выбросил в сторону моря огромную охапку огня. Из этой охапки протянулась жилистая пламенная рука и ударила прямо в грудь и нежные крылья Ивана Григорьевича. Раздался хлопок – капрон, обтягивающий каркас, сгорел почти мгновенно. Иван Григорьевич почувствовал вдруг необычайное облегчение в руках и что брови его сгорели. Он закричал и, кувыркаясь, ухнул в пылающий бурелом.
Ближе к вечеру на колокольне зазвонили разномастные колокола. За вещами, которые Иван Григорьевич спас от огня никто не пришел.
Перед своей смертью окончательно седой пастух Григорий Мацацуев ещё несколько раз видел человека, летящего по небу на тёмных, полупрозрачных крыльях.
Однако это был не Иван Григорьевич.

udaff.com