Я в деревне лет пятнадцать не был, как папа маму бросил, так и не навестил ни разу бабку, мать папкину. «Не родня они нам», - мамка все говорила, а тут заладила: съезди да съезди, а то помрет и хуй тебе что завещает.

В субботу эту мать чуть свет будит:
- Вставай Вадик, на автобус опоздаешь.
- Какой на хуй автобус, - сам с похмелья хуй что понимаю.
- Так в деревню, к бабушке. Вставай, я уж и пирожков напекла.
Хуле делать, оделся, пакет с гостинцами прихватил и попиздовал на автовокзал. Прикупил в буфете три красненького, одну беленькую и сел на экспресс до Настасьино, где мамка папкина живет.

Бабка меня хуй по началу узнала, бля буду. Я б сам ее не признал, если на улице там или еще где встретились. А так дом знал какой, подхожу - пизда старая полусогнутая в огороде копается. Ну кто как не родная кровь на своей грядке париться будет?
- Здравствуйте бабушка! – говорю и улыбаюсь.
- До свиданья, - еле глянула. - Нажрутся с утра пораньше и ходют, ходют.
- Марья Филипповна, не узнали? – мимо ушей намеки на выпитую по пути беленькую опускаю, - Вадик я, Николая вашего сын.
- Ой! - Старушка аж тяпку выронила, повернулась ко мне, щурится, но не разгибается. – А не врешь?
- Документ имеется. - Паспорт через забор протягиваю. Прохромала ко мне, руки об фартук вытерла, документ изучила и в слезы.
- Не думала уж свидеться, внучек! Дай посмотрю на тебя, ну вылитый Коленька! Теперь и помирать не страшно!
- Ага, - говорю, - не бойтесь. Помирайте Марья Филипповна с чистой совестью.

В дом прошли, по бутылочке красненького под пирожки ебнули. Разговоры всяки пошли, бабка на жизнь сетует, а я все к дому деревенскому, на нее записанному, колья подбиваю. Типа всю жизнь мечтал в деревне жить и для счастья единственного внука кроме хаты такой и не надо ничего.

- Пенсия смех один, а не пенсия, - старушка свое гнет, словно меня и не слышит. – За навоз тыщу просят! За говно коровье такие деньжищи!
- Выйдешь утром на крыльцо, молочка парного кружечку на грудь примешь и в огород, созидательно трудиться, - песню свою про крестьянские радости веду.
- Ой, про молоко то я и забыла! – Думал и не слушала меня, а вот поди ты. – Хорошо что напомнил, а то без молочка остались бы. Сейчас к Марфе схожу, будет тебе завтра и кружечка, и огород.
- Сидите, бабушка! Неужто сам не схожу! – И бидончик из старческих рук принимаю. – Это какая Марфа, соседка? Жива еще?
- Жива, а что ей будет! Корова, поросят пара, как тут не жить то! Ты сходи, а деньги, скажи, я завтра занесу.

Перемахнул через забор, огляделся – во дворе кроме кур никого. Дверь сарая приоткрыта и оттуда доносятся признаки людской жизнедеятельности, вроде как мочится кто-то в ведро, да хитро так, с небольшими перерывами. Осторожно дверь открываю, сидит на ведре перевернутом девушка очень даже симпатичная и не ссыт, а корову доит. И так ловко! Плотненькая, но талия очень даже присутствует и плавно переходит в объемный зад, коса в три хуя толщиной до пояса, а то и больше, до анальной дырочки. И вся эта совокупность за соски коровьи дергает и оттуда молоко брызжет.

-Ой! Здравствуйте! – Оглянулась и улыбается, а руки свою работу делают и ни на секунду не останавливаются. – Зашли так тихо, что я испугалась. А я ждала вас…
- Меня?
- Вы же бабы Машиного Николая сын. Уже вся деревня знает что приехали. Я и думаю, зайдете, небось, к вечеру за молоком. А как увидела, сразу узнала, мы же в детстве играли, Алена я. – Покраснела и отвернулась.
- Как же, помню, Аленушка. – Хоть эпизод этот детский в памяти моей не сохранился, но раз говорит, значит было.
- Давайте бидончик. – На меня не смотрит, смущается.
- Марья Филипповна завтра деньги занесет. – Взял посудину, сам в неловкости пребываю.- Может, вечером прогуляемся? Подышим воздухом местных лугов.
- Я согласная, - скромно так сказала, как девственница ноги раздвинула. – Как стемнеет, у моста вас ждать буду.

Хуй его знает, во сколько у них там темнеет, я как молоко занес так сразу к мосту. Через пол часа и Аленушка подтянулась. Ходим вдоль берега, хуйню вроде осадков и переменной облачности обсуждаем. Она все смущается, а я не знаю как к главному перейти. Тишина кругом, только кузнечики всякие стрекочут и хуй в штанах о материю трется.

- Любишь меня? – наконец собравшись духом, резанул я.
- Люблю… еще в детстве полюбила, а сейчас как увидела то снова.
- Хочешь в город со мной поехать? – Главный козырь выкладываю.
- А возьмете?
Остановились, друг другу в глаза смотрим. Я врать не очень люблю, обнял за талию, привлек к себе и язык свой в рот ей засунул. Вроде как «да» сказал, а на самом деле в засос поцеловал просто.
- Не здесь, - язык мой выплюнула и шепчет страстно. – Чего доброго увидит кто, боюсь я. Давайте хоть за стог спрячемся. – За руку в выбранном направлении меня тащит.
- Не бойся, глупая. – Сам не сопротивляюсь, ибо лишние свидетели мне тоже в хуй не впились.

Только за стог завернули, повалил Аленушку на сено и давай целовать. Сначала по губам языком провел, затем подбородок облизал, щеки, нос. Задышала часто, глаза зажмурила, губами своими мои ищет. А я уже в ухо язык засунул, оно горькое слегка оказалось, но вида не подал, что не понравилось - на шею плавно переключился. Поцелуями кожу покрываю, слегка покусываю, и пуговки на кофточке потихоньку расстегивать не забываю. До груди добрался, пальцами соски тереблю. Застонала доярочка, рукой до хуя дотянулась и так, через штаны, подрачивает. «Ну, - думаю, - пора». Руку ее с хуя убрал, сам сел и с серьезным еблом землю перед собой изучаю.

- Ты чего? – За плечи меня обнимает и в щеку целует.
- Да все думаю серьезно это у тебя, или так.
- Я ради тебя на все готова. – По голосу чувствуется - не пиздит.
- Уверена?
- До конца пойду!
Ни слова больше не говоря, встал и раздеваюсь. Алена примеру моему последовала, но не спеша так все делает, по-деревенски, я уже без трусов а она только лифчик сняла.
- Подожди, - говорю. – Присядь на корточки.

Видно не понимает, чего хочу, но сделала как просил. Сам перед ней встал на четыре конечности, руки-ноги вытянуты, хуй так напрягся, что почти параллельно земле находится.

- Подои меня, - говорю.
- Чего???
- Как корову доишь, так и меня.
Замешалась немного, но перечить не стала. Чуть поближе придвинулась, за соски пальцами ухватилась и как дернет!
- Да не грудь дои, а хуй!
- Подрочить что ли?
- Подоить!

Двумя пальцами, нежно и в тоже время сильно, она дергала мой хуй, а я, свесив голову, наблюдал.
- Руки меняй, кто ж так доит.
- Так лучше? – Аленка заработала двумя руками.
- Ага, - едва справляясь с дыханием, прошептал я.
Ноги и руки дрожали от напряжения, едва молоко моей спермы оросили траву, я рухнул. Только сейчас почувствовал, что весь искусан комарами.
- Устал, бедненький? – Алена легла рядом и погладила меня по голове.
- Спасибо тебе, ты хорошая доярка. – Я встал и начал одеваться.
- А ебаться не будем что ли? – Столько разочарования было в голосе, что мне стало ее жалко. Подставлять жопу кровососущим еще раз не было никакого желания,