Бывает, проснешься душным, липким, слегка похмельным утром и первым делом заглянешь не в туалет, а в холодильник. А там разрезанный пополам большой спелый арбуз блестит сахарным неровным срезом. И ты отрезаешь толстую скибку, откусываешь огромные куски, сёрбаешь соком и с удовольствием плюешь косточки в раковину. Арбуз холодный и немного ломит зубы, но ты упиваешься этой тающей, чуть хрустящей мякотью до тяжести в животе. А еще, напоследок, варварски вырезаешь серединку. И только потом идешь поссать. Хорошо…
Возвращаешься в кровать, прихватив бутылочку пива, и в уютном, сонном полусумраке плотно зашторенной комнаты на смятых простынях видишь её. Волосы слегка растрепались по подушке, тени играют на почти детском, таком доверчивом лице, и нежнейшие губы чуть приоткрыты, будто выговаривают манящую буковку «о». Длинные, тонкие пальцы, изящный изгиб тонкой шеи, хрупкие линии чудного тела и такая беззащитность… «Святая простота, зайчик мой со вчера не ёбанный! Солнышко и хуй уже встали, и тебе пора, красота моя». И, умилившись, достаешь возбужденный до крайности член и нежно гладишь залупой по сонным глазкам. «Доброе утро, котёнок…»
И будет ли это утро добрым, зависит от того, хорошо ли ты стряхнул. И если проявил в этом важном деле халатность, и «котёнку» мочой в глаза закапал, то скандал получишь уже как от разъяренной гориллы. А отношения у вас ещё хорошие, не хочется их пустяками такими портить. Ну, такие отношения, когда ты уже все доказал, а она про замужество еще ни слова. И в постели с каждым разом все развратней. И удовольствие обоюдное. То есть не только ты, в рот, быстро, и в носках. Хотя иногда, по выходным, вот как сегодня, можно:
– Пососешь?
– Да, пожалуй…
Ложишься на спину, и она проворно припадает к источнику. А что, если совместить приятное с приятным? Тут главное, ограничить обзорность, зашорить, так сказать, лошадку. И ты накрываешь её аккуратненько простынкой, будто устыдившись, откручиваешь тихонько пиво и делаешь первый и самый чудесный глоток. Этих глотков будет сегодня много, но этот самый приятный. А потом включаешь с пульта телевизор без звука, а там – старый финальный матч Чикаго Булз и Юта Джаз, и Майкл, Майкл Джордан, играет так здорово, что даже хуй покрывается гусиной кожей. А твоя птичка старается в палатке, не жалея губ: то заглотнет его поглубже и застынет так на несколько секунд, будто в нерешительности, то, увеличивая темп, вздрочнет легко и непринужденно, касаясь уздечки кончиком языка, и после снова опуститься с максимальной компрессией: «Ууууть». «А не такая уж ты и хрупкая, сосулька моя старательная…»
И она настолько молодец, что ей после минета сразу на работу. Очень сразу. Даже целоваться не долезет. И ты под пивко и баскетбол выдаешь такой фонтан, что сперма льется даже из носа. У неё, конечно. И пока она возится там чего-то с простыней, вся в насморке, ты успеваешь спрятать бутылку. Как же хорошо…
Провожаешь её взглядом, глядя в пыльное окно, и вспоминаешь, что там, за окном, пятница, а у тебя – суббота. Потому что ты на работе зашарился до понедельника, и дорогая думает, что тебе сегодня в командировку, и ночует у мамы. Так что можно звонить корешу Диме, по кличке Конченый и один день своей жизни спустить в унитаз с чистой совестью. И через час он стоит у тебя на пороге с кораблем забористого ганджа и двумя билетами в театр музкомедии и улыбается. И всем своим видом ямайского растамана как бы говорит: «Ну, что пыхнем?»
А еще через час вы входите в храм искусства, надутые, как пауки. Ну, в таком состоянии, когда фраза: «В этом маленьком спичечном коробке из-под сигарет» вызывает десятиминутную истерику. А слова «стрипиздик», «интеграл Дюамеля», «стусло блять», «затарапоцать» и «сам ты стусло», на всякий случай, лучше вообще не произносить и не словосочетать, чтоб селезенку не разорвало. И спектакль, про тебя, кстати, про говорящее полено, «Золотой ключик» называется.
Билетерша подозрительно смотрит на одетого в командировочный костюм типочка с портфелем и на Боба Марли рядом с ним, дебильный вид которого соответствует внутреннему содержанию, но пропускает. А в фойе уже кричат, бегают и дерутся дети. «Ну, нахуя так орать? Тут люди культурные в театр пришли, насладиться искусством, а из-за вас, гандонов недоразвитых, высаживаются и по углам шарахаются, как школота». И вы садитесь в последнем ряду, где никого, кроме вас нет, а из культурных наслаждений пока только кола и сухариками. Звенит последний звонок, гаснет свет и начинается…
А что начинается? А начинается самое страшное – ты начинаешь тупить. Только собрался вникнуть в перипетии сюжета, оценить гениальную игру актёров и тонкость режиссерской задумки, как видишь впереди себя девушку с какими-то невнятными ушами. Дрянь, короче, а не уши. И ты залипаешь на её органах слуха надолго. И в результате сложных умозаключений, спрашиваешь себя: «А не поссать ли ей в ушную раковину для смеху?» И уже дышишь ей в затылок пивным перегаром, расстегивая брюки, но вдруг отвлекаешься на веселье, идущее во всю, на сцене.
– Про что спектакль, Димон?
– Да вон то длинноносое уёбище, проститутка с синими волосами и человек-собака ищут какое-то рыжьё. А их ищет бородач. Еще тут кот с лисой, жулики типа, и хуйпойми чё за зверь – Дуремар. И черепаха, черепаха блять Тортилла! Гыгыгы! Ты когда-нибудь видел черепаху в инвалидной коляске? На, смотри. Я на этом спектакле третий раз уже и напостой с неё уссываюсь. Тока щас я ссать реально хочу, нимагу пряма.
– Так иди в туалет.
– Не, темно, и я маленькой комнатки с ключиком стремаюсь. Там Карабас.
– Какой коробас? Мы ж его скурили. Вот тебя кроет! Ссы вон в бутылку.
И он без колебаний, умело вставляет в горлышко свой хуёк и разбавляет кока-колу собственным «Буратино».
– И была, как Буратино, я когда-то молодаааа! – вдруг запевает очковая черепаха, и Конченого начинает корежить от смеха. Он заливисто ссыт себе на руки, на штаны и штиблеты. И ты смеёшься, как Карабас, во все горло, ну, так, что дети вокруг начинают усираться и плакать, а родители возмущенно шикают, и вахтерша ломится к вам в темноте.
– Спасибо, нам программку не надо, не мешайте смотреть, – обдает её холодным презрением Конченный и снова начинает давиться смехом, и она настойчиво хочет, чтобы вы досматривали спектакль снаружи. Но тут зажигается свет, и все смотрят с негодованием в вашу сторону – антракт. Вы, не переставая ржать, выходите из зала, прихватив бутылку: все-таки приличные люди за собой всегда должны убирать.
Детвора уже носится во всю по театру, и по лестнице бежит рыжий мальчуган в синих шортиках и полосатой футболочке. Он запыхался, раскраснелся и хочет пить. И Конченый, добрая душа, протягивает ему Буратино-колу со словами: «На, пацан, остынь». Ну, конченый, что ещё говорить…И пацаненок хватает двумя руками двухлитрушку и собирается уже отсёрбать, но ты вовремя забираешь бутылку:
– А давай, я тебе лучше брызгалку сделаю? Только не пей,