Сидел я недавно ночью дома и шарился по разным уютным жэжэшечкам, где всякие люди справляют духовную нужду и злоупотребляют систематической окололитературной мастурбацией, короче. Тут хуяк – звонок. Кто это, думаю, в такую кромешную рань беспокоит?
– Алё?
– Дядя Гоша у аппарата! – слышу бодрый такой, сильно трезвый голос. – Лёха, я тутовых шелкопрядов купил! Ну, почти купил. Спиздил. Теперь вот буду обогащаться, шелк продавать. Но они пока окуклятся, сожрут здесь всё нахуй, термиты ебучие. Помоги! У меня уже руки отнимаются. Надо веток с листьями нарезать.

Вот же ж блядство, думаю. Сиделось дома так хорошо, а с дядей Гошей всегда в какую-нибудь халэпу встрянешь. Я к физическому труду с прохладцей отношусь, да и шелкопряды мне его нужны, как икона папуасу. Но утром собрался, в машину прыгнул и на дачу к алкашу предприимчивому попиздовал. Когда уже в деревню въезжал, на обочине увидел крепенькую такую девицу с бензопилой наперевес. Притормозил.
– Работаешь?
– Ну.
– Скока?
– Минет, классика, дрова?
– Хуясе, ассортимент. Мне вообще-то веток напилить надо.
– Десять долларов в час. Виноград могу ещё подрезать недорого.
– Ебать тебя в бензопилу, чего за дрова так дорого?
– А ты бензин видал почём? К тому же, ручная работа.
– Ну, минет твой, поди, тоже ручная работа. Почем, кстати?
– Двадцатка.
– Корма что ли тоже подорожали? А если двух зайцев одним хуем убьём?
– В смысле?
– Сиськи отвисли. Гыгы…В жопу дашь?
– Не.
– Ладно… А давай так – и дров напилим, и поебемся. В общем, днем по хозяйству похлопочешь, а вечером прокачу тебя на волосатом дрындулетике пару раз, а потом обратно привезу. Сотка за все труды.
– Деньги вперёд, – подозрительно быстро согласилась она и в багажник пилу загружать полезла. По дороге познакомились, и она попросила называть её Клеопатрой.

Дядя Гоша обрадовался мне, как родному.
– А я вот помощницу привез, – показал я на сидящую в машине Клеопатру. – Пилит, сапает, подрезает, бреет и глотает. Всё оплачено.
– Это кто? Блядь? – неожиданно разволновался дядя Гоша.
– Ну, не совсем. Это – блядь-дровосек. С мотором.
– Нахуй отсюда!
– Да ладно. Веток напилит, огород вскопает, потом переночуем с ней по разику, да и домой отвезу.
– Пусть копает, конечно, но в моем доме предаваться разврату не позволю. В курятнике пусть спит.
– Но её же куры обосрут!
– Похуй! В курятник! – никогда я не видел, чтоб он так лютовал.

Дядя Гоша проститутками брезговал. Как потом мне поведал сам брезгун, это у него ниибаца психологическая травма детства. Была у них во дворе одна конченая Лена с погонялом Трындычиха. Бегала вместе с пацанами, в войнушки играла и все время что-то сука верещала своим пиздопротивным голоском от кастрированного телепузика. И как-то раз, в пылу сражения дядя Гоша догонял своего врага, типа немца, и настиг его в подвале. Смотрит, стоит на трубе этот двенадцатилетний фашист с деревянным автоматиком, важный такой, как Борман, и стручок свой в рот Трындычихе-Космодемьянской суёт, пытает типа. А эта начинающая активистка куртизанско-партизанского движения причмокивает во всю, но, где штаб, не выдаёт, сосёт и помалкивает. Заткнутую таким интересным способом дворовую пиздунью Гоша тогда увидел впервые и немножко ахуел.

И хотя сосала Трындычиха бескорыстно, за идею и больше из любопытства, вскоре по двору поползли слухи. Батя сделал юному Гошану внушение, дескать, заруби ты на своём распрекрасном хую: Леночка – малолетняя блядь и проститутка, и ты с ней не водись, а то огребешь по жопе шлангом от стиралки. К тому времени, во дворе все поодиночке и целыми пионерскими отрядами уже насовали Лене полный рот писюнов, и хуепыжик Гоша тоже соблазнился. Но был застукан отцом за гаражами, после чего получил таких суровых пролетарских пиздюлей, что не мог сидеть неделю. Тягу к блядям отбили шлангом уже в зародыше.

В общем, Клёпе фронт огородных работ обрисовали, а сами пить сели. Дядя Гоша достал бутылку самогона с привкусом карамельки. При каждом глотке этот шмурдяк просился обратно, и я на первой сотке сошел с дистанции. Дядя Гоша, осиливший пузырь в одно жало, показывал мне отвратительных личинок и гундел:
– По наклонной пойдешь, паря. Неприятности от блядей одни. Вот ты сейчас это грязное порося выебешь, а потом дедушку своего мертвого съешь, – по какой логической цепочке он в своих заиндевелых мозгах связал два этих действа, я в душе не ебу. Заодно просветил, что шелкопряды хуйню разную, типа колючек от акации не жрут, а предпочитают растения семейства тутовых. И не топчат всё подряд – кору там, корни и прочие сучки, а хавают сплошной центряк – сочные зелененькие листики и богатые железом плоды шелковицы. За которыми мы и пойдем, когда стемнеет.

Ближе к вечеру, смотрю, дядя Гоша на тихий час в дом пошел, да и Клёпа умаялась, пора уже и ебсти. Тихо, на цыпочках, чтоб щепетильный хозяин не спалил, прокрались на.кухню. Расположились на сундучке, я снял с неё трусы и прихуел. В нос шибанула оглушительная вонь дунайской селёдки пряного посола – упрела пиздорыбица моя в полную масть. Вспомнил, что где-то рядом было ржавое ведро с питьевой водой, возле которого стояла литровая кружка. Набрал полную и заставил Клёпу свой вонюче-дремучий рыбколхоз подмыть. Жница урожаев на ниве хуестраданий побулькалась децл, проворчала: «Заебали эти чистоплюи» и встала в ракообразную позицию. Запахло мокрой, но грязной жопой. Пришлось повторить водные процедуры из той же посуды, после которых всё же осталось легкое амбре свежего навоза и кислых подмышек.

И только я пристроился к умытой снизу колхознице, в комнате послышался грохот, будто кто-то пизданулся с кровати, а потом встал, пошел, споткнулся о какую-то невидимую хуйню, типа маленькой табуретки, и уронился нахуй еще раз. Этим «кто-то» оказался дядя Гоша, больше некому было. Дико матерясь в темноте, он побрел на кухню и двинул прямиком к ведру, залить горящие после карамельного сэма трубы. Пошарил возле ведра, нащупал кружечку, в которой плавали лобковые волоски, гавняные катышки и прочий полезный для организма сифилис, и, жадно глотая, выпил до дна. Я в это время старался не дышать и, притаившись, зажимал Клёпе рот рукой.

– Бля, это чё за рассол? – спросил вслух дядя Гоша сам себя. – От огурцов остался что ли? Так… Где этот хорёк похотливый шароебица? Пора в сад идти. Лёхааа! – гаркнул он над самым моим ухом, так что я чуть не опидорел. Расшатанная нервная система чувствительной деревенской путаны не выдержала, и Клёпка громко бзданула. Надо было ей ещё и пальцем жопу заткнуть, но кто ж знал?
– Фуууу, йобана в рот, кто здесь? – дядя Гоша как-то неожиданно резко включил свет и увидел меня на сундучке и побледневшую от страха, только что пёрнувшую сраку.
– От куррррва! Такая молодая, а набздела, как Баба-Яга. Не жопа, а ялтинский лук, сука, аж слёзы потекли! На хуй пшла из домика!
– А кто пилить будет? – вступился я. Дядя Гоша сообразил, что