на лестничной площадке, поджидая неизвестного осведомителя. А возможно и преступника. А возможно я слишком много работаю и у меня с головой не всё в порядке.

Врагов у девчонки не было, сумрачных знакомых тоже. Ни наркоты, ни синьки. Ничего.
Следствие по делу об убийстве заползло в тупик, мы снова стали культивировать ловлю гопников и внедрять новые методы по пресечению локальных побоищ в городских автопоилках.
Город заметно притих и лишь иногда пузырился болотными газами, давая понять: Всё нормально, процесс гниения донного ила продолжается. Надышавшись знакомым с детства метаном, горожане понемногу успокоились. Писем я больше не получал и начал забывать о том, что меня так напугало в начале апреля.

А сразу после майских я стоял возле своего почтового ящика, и держал в дрожащей руке чёртов конверт.
На этот раз послание не ограничивалось только описанием времени действия. «Понедельник. Альбина» - вот что я прочёл в письме.
Этот конверт лежал у меня в столе несколько дней, но ничего не происходило. Во вторник я уже было подумал, что напрасно придавал значение письму. А в среду утром, в начале десятого, когда сдавал смену, у меня в кабинете задребезжал телефон.
- Дежурный по городу капитан Ефремов слушает.
Звонил участковый с одной из окраин.
- Что там у вас?
- Убийство. Ребята с дежурной части уже здесь, они ближе всех были. Отсекли периметр и вас ждут.
Объявляю - «Опергруппа на выезд» и лечу вниз по лестнице.

Открытая местность сразу за полосой объездной дороги - всё как на ладони. Грунтовая артерия извиваясь, ползет к линии горизонта. Подгоняемая ветром, она оставляет за собой облака коричневой пыли. Май начал с того, что высушил почву, которая теперь напоминала кожуру грецкого ореха. Следы найти будет адски тяжело.
Мы с трудом пробились через толпу падальщиков.
На этот раз место действия было обставлено не так изыскано. Без подарочных наборов с головой и пальцами. На шее всё те же следы от удушения, попытка отрезать голову была, но убийцу, скорее всего, вспугнули. Совсем рядом трасса, может быть, он испугался света фар, или прохожих. Остаётся только гадать.
Как и предполагалось - никаких следов вокруг. И никаких свидетелей.
Рядом с трупом мы нашли два отрезанных пальца и обрывок серебристо-белой упаковочной бумаги.
- Одного пальца нет. Безымянного… занеси в протокол. Может ниточка будет…
- Может и собаки сожрали.
Голос следователя выводит меня из оцепенения.
Выяснилось несколько подробностей, которые заставили меня похолодеть от страха.
Жертву звали Альбина.
И убита она была между девятью и десятью часами вечера понедельника.

***
Насколько я знаю, она замужем. Это наполнит наши короткие отношениям ядом пикантности.
Заканчивает в восемь и добирается домой через пустырь. Так короче.
Почти у самой школы есть старая деревянная беседка.

Её бёдра перестали раскачиваться из стороны в сторону. Кокетство и грация остались там, на освещённой улице. Здесь она уже никого не призывает, оглядывается.
Затем ускоряет шаг.
Почти бежит, оставляя позади себя липкую дорожку страха. А я двигаюсь следом, слизывая эту вязкую патоку, её ужас… её предсмертный послед.
Странно, почему она не кричит? Боится оказаться в нелепой ситуации?
«Что вы, женщина… Я только хотел спросить, как пройти в музей палеонтологии… планетарий, библиотеку (варианты).
Стараясь двигаться бесшумно, настигаю её на краю пустыря. Чтобы оглушить, пришлось ударить несколько раз.
Мне всегда хотелось, чтобы участница спектакля была в сознании. Когда нибудь я научусь.
Не сегодня.
Сегодняшний вечер по-своему переломный. Я устал от обыденности.
Пропал азарт.
Адреналин недостаточно вспенивает кровь.
По этому поводу нынче небольшой траур… и чуть-чуть золота… совсем немного.
Голову и пальцы я заворачиваю в бумагу и оставляю на деревянном столике по центру беседки.
Это место я выбрал не случайно.
Ещё одна точка, которая придаст моему рисунку почти законченный вид.
Петля бесконечности - вот что они увидят на карте – афганская лента… Эвклидово пространство умноженное на два.
Жизнь и Смерть будут находиться в одной плоскости.

***
После четвёртого письма я почти каждую ночь дежурил на лестничной площадке. Навалилась чудовищная усталость. Я недосыпал. Вздрагивал каждый раз, когда слышал, как хлопает дверь подъезда.
Я понял, что в одиночку не справлюсь, но и рассказать о конвертах уже не мог – было слишком поздно.
На работе мы вели поиск по всем направлениям. Отсутствие видимых мотивов, жуткий дефицит информации, серийность – всё это явилось причиной для создания следственной группы.
Нам дали срок – месяц, после чего делом будут заниматься ребята из спецотдела.

- Пашка, ты бухаешь?
Щавель смотрит на меня, морщится. Как будто сам он – поборник трезвости.
- Нет, с чего ты взял?
- Видос у тебя помятый.
- Работаю много. Три дня шерстил магазины. Такая бумага почти у всех. И желтая и серебряная… Да какая хочешь! А кто покупал… Да разве они упомнят!
- Этот серийный у меня из головы не идёт. Мать убитой говорила, что у Альбины последнее время ухажер появился. Женатый, вроде… или в разводе. Мать сама толком не знает. Дочка даже имени его не называла.
- Долго встречались?
- Нет. Поэтому и не сказала, наверное.
Щавель рисует карандашом замысловатые линии. На углу его стола стопка чистых листов. Я беру верхний. Чувствую, насколько плотная бумага.
- Откуда это?
- А? – Щавель отрывается от своего рисунка.
- Бумага откуда?
- Любка припёрла. У них офис переезжал, так она мне две пачки подогнала. Хорошая… белая. Для протоколов – говорит. Она хозяйственная у меня.
- Давно?
- Ещё до того как жить вместе стали… она крыса, всё в дом…
- Я про бумагу!
- А! Ну, не помню… месяца два.

Использую любую возможность, чтобы протоколы Щавеля попали ко мне в руки. Сравниваю отдельные слова из его писанины с образцами почерка в моих письмах. Образцов немного, всего четыре слова: «Сегодня» «Вчера» «Понедельник» «Альбина», но ни одно из них даже отдалённо не напоминает почерк Сергея Щавелева.
Слова в письмах написаны от руки, но печатными буквами. Нужно каким-то образом заставить Щавеля написать их именно так. Хотя бы отдельно взятые буквы.
На следующий день я оставляю газету с кроссвордом у него на столе. Вечером зайду и заберу. Скажу – забыл.

***
Я всё реже допускаю ошибки. Избегаю открытого пространства. Мне не нужен оперативный простор, мне больше по душе камерность.
В первый раз я действовал спонтанно, по наитию.
И не ошибся.
А через месяц чуть было не завалил всё дело. Я переоценил свои силы на тот момент… слишком переоценил.
Даже встречался несколько раз с девушкой. А ведь нас могли видеть вместе.
С тех пор я понял – никаких близких контактов.
Это мешает плану.
И никакого страха больше не должно быть.
Это тоже мешает плану.
Я совершенно напрасно испугался.
Чёрт! Всего-навсего машина… На такой скорости меня бы просто не