Библиотека | Бабука | Бремя белого человека
«Лексус» об него поцарапала! – Звонкое сопрано заполнило комнату.
– Завали ебальник, овца!
Голоса супругов переплетались как партии в оперном дуэте.
– Завали-ка свой, свинюк помойный. Пиздит все, что не прибито! Ты посмотри на него, – взывала к Алтынову Лариса – Братика из домовины вытряхнул и хоть бы хны. Качество, говорит, хорошее. Сейф для ружей сделаю. Охотник сраный! Тебе только падаль вдоль дорог собирать.
Валера налетел на жену, как бэтмен. Полы халата развевались мохеровыми крыльями. Супруги переместились за дверь, и Алтынов несколько минут слушал их голоса – сильные и чистые. Лучано и Монсеррат.
Валера вернулся в комнату и успокоил нервы рюмкой водки.
– Значит насчет машин...
– Вы знаете, с машинами я вам помочь не смогу. Я ничего в них не понимаю, – сказал Алтынов, – Но у меня есть другая идея. Товар отличный. Недорого, особенно если оптом. И этот рынок я знаю.
– Что за товар? –заинтересовался Валера.
– Ну, так это... Гробы. Из нержавеющей стали. Бронзовые. Из красного дерева. Из вишни. Дубовые. Кленовые. Диваны и полудиваны. Христианские и еврейские. Мусульманские тоже можно.
– Да ты..., –
– Любой расцветки. Можно с надписями. Крупногабаритные – для полных. Детские, – перечислял Алтынов.
– Ты, бля, в натуре даун, что ли? Какие гробы?
– Да какие хотите. Только для солидных людей. Для всех ребят ваших. Для Ларисы, извините, не знаю ее отчества. Для вас. А уж для Хасан Салимыча организуем самый эксклюзив.
– Сууукаа! – Бэтмен распахнул полосатые крылья.
Алтынов побежал. Не оглядываясь. Очень, очень быстро.
9
Бабка с внуком вышли в Перми. В купе с Алтыновым остался парень. Скуластое, немного желтушное лицо. Верхняя губа вздернута, как у грызуна. Парень делал вид, что читает газету с иллюстрациями, какие обычно берут в дорогу, то и дело поглядывая на соседа. С минуты на минуту он должен был заговорить.
– Тты пприбалт? – спросил он, наконец.
К такому началу беседы Алтынов оказался неготов.
– Почему это?
– Пппохож, – в начале каждого слова парень часто жевал губами.
– Нет, не прибалт.
– Жжаль...
«Жаль ему!» Алтынов разозлился.
– А сам-то ты кто?
– А я Сславик..., – представился попутчик. – Ввасильев.
– Васильев? А почему рожа такая киргизская?
– Я чу...я чу... – зачастил Славик. – Я чу!..
– Ну, зачем же сразу «чурка»? – издеваться над попутчиком было приятно. И безопасно.
– Я ччуваш! – Славик выплюнул, наконец, трудное славо.
– Ну, тогда конечно. А почему, Славик, тебе жаль, что я не прибалт?
– Ппотому что их у нас ммало.
– Кого? Прибалтов?
– Вообще белых людей.
Изумленный Алтынов перестал замечать, что Славик заикается.
– То есть как это? А русские, ну, там, славяне вообще. Они какие, по-твоему?
– Не знаю. Но точно не белые... Вернее, белые есть, но совсем мало. Критической массы нету... Москва – третий Рим... Ну, какой Рим? Какой, в жопу, Рим?! Второй Сарай-Бату. Нет, не второй. Тот же самый. Не с теми надо было воевать! Не с теми. Не с теми, – повторял Славик как мантру. – Не с теми!
Алтынову стало весело.
– Что, псам-рыцарям надо было сдаваться? Наполеону? Гитлеру?
– Конечно!
– Да ты, Славик, пораженец и потенциальный предатель Родины. Немецкие сапоги лизать хочешь?
– А что такого? И надо было лизать. Лет двести. Зато и посмотрели бы, как жить можно. Работать бы научились. Думать. Увидели бы, например, что судья и чиновник могут не брать взятки. И что всем от этого хорошо. Вести бы себя научились как люди.
– А как же язык? Культура? Пушкин там, Толстой, Достоевский?
Славик подпрыгнул. Его голова ударилась о верхнюю полку.
– Какой еще в жопу Достоевский? – заорал он на Алтынова. – На хуй Достоевского! И Толстого туда же! Достали с Достоевским! Культура – это не «Братья Карамазовы» и не Большой Театр. Культура – это как один обыватель обращается с другим. И все! Все!! Понимаешь ты или нет?
– Понимаю, Славик, понимаю... Все нормально, все хорошо, – сказал Алтынов тоном врача-психотерапевта. Помогло.
– Жаль, поздно уже. Упустили возможность, – продолжал Славик, уже спокойно. – На фиг мы немцам не всрались. Одна надежда на китайцев.
Любопытство Алтынова оказалось сильнее опасения, что попутчик снова возбудится.
– А что, китайцы белые?
– А какие? – Славик смотрел на Алтынова с сочувствием, как на слабоумного. – Конечно, белые. Во-первых, работают как звери. Во-вторых, малопьющие, – загибал пальцы Славик. – Стариков почитают. Сами сдохнут, а детей выучат. И это простые работяги и мелкие торговцы.Вот и результат налицо. Ты посмотри на какой-нибудь Шеньян или Харбин. А потом на Иркутск и Хабаровск. И почувствуй разницу. Я так считаю, земля, как женщина, должна принадлежать тому, кто может заставить ее цвести.
– Так что, если завтра война, к китайцам подашься? Типа, в полицаи?
– Ясен пень. В первых рядах!
Потом он рассказывал Алтынову о росте китайского валового продукта, о преимуществах конфуцианства перед православием, о воспитании трудолюбия и аналитического мышления посредством идеографического письма и много о чем еще.
Поезд сбавлял ход. В окне замелькали пакгаузы. Платформы, полные людей с рюкзаками и корзинами. Зеленое здание вокзала. Площадь с четырьмя девятиэтажными домами, которые когда-то казались Алтынову небоскребами.
– Выйдем, покурим? – предложил Славик.
– Я не курю. Но пошли. Я так постою.
Они спустились на перрон. Славик вещал. Алтынов не слушал. Три года он представлял себе, как вернется сюда – богатый и довольный жизнью. И вот он вернулся. Стоянка двадцать минут. Уже десять... Восемь...
А что если взять и остаться? Родной же город. Много друзей и знакомых. Кое-кто неплохо поднялся. Помогут. Он закрутит бизнес. У Валеры Карлсона получилось. Что, он хуже? Конечно, нет... Или все-таки хуже?
Славик докурил.
– Ну, пойдем в вагон?
– Иди. Я сейчас...
По перрону навстречу Алтынову, катя за собой дорожную сумку, шла девушка. Длинноволосая. Высокая. Будто устремленная вверх, к небу, прочь от заплеванного асфальта. «Женщины здесь другой расы» – вспомнил он. Это правда. Абсолютная правда.
«Скорый поезд Красноярск-Москва отправляется через одну минуту».
Летний, до колен, плащ перехвачен поясом на талии, очень тонкой. Как у Ани. Какие были глаза у Ани? Голубые? Серые? Алтынов пытался представить ее лицо – и не мог.
– Молодой человек! Чего вы ждете? Мы отправляемся. Отправляемся!
Девушка пошла быстрее. Потом еще быстрее . Не в вокзалу. К нему. Железная змея поезда вздрогнула и ожила.
– Молодой человек! Отстанете же!
Поручень был холодным, как ручка стального гроба. Модель «Возвращение». Холодным, как сама смерть.
– Алеша! Алтынов! Алеша!!
Как поднимаются на эшафот? Вот так. Раз. Два. Три.
– Завали ебальник, овца!
Голоса супругов переплетались как партии в оперном дуэте.
– Завали-ка свой, свинюк помойный. Пиздит все, что не прибито! Ты посмотри на него, – взывала к Алтынову Лариса – Братика из домовины вытряхнул и хоть бы хны. Качество, говорит, хорошее. Сейф для ружей сделаю. Охотник сраный! Тебе только падаль вдоль дорог собирать.
Валера налетел на жену, как бэтмен. Полы халата развевались мохеровыми крыльями. Супруги переместились за дверь, и Алтынов несколько минут слушал их голоса – сильные и чистые. Лучано и Монсеррат.
Валера вернулся в комнату и успокоил нервы рюмкой водки.
– Значит насчет машин...
– Вы знаете, с машинами я вам помочь не смогу. Я ничего в них не понимаю, – сказал Алтынов, – Но у меня есть другая идея. Товар отличный. Недорого, особенно если оптом. И этот рынок я знаю.
– Что за товар? –заинтересовался Валера.
– Ну, так это... Гробы. Из нержавеющей стали. Бронзовые. Из красного дерева. Из вишни. Дубовые. Кленовые. Диваны и полудиваны. Христианские и еврейские. Мусульманские тоже можно.
– Да ты..., –
– Любой расцветки. Можно с надписями. Крупногабаритные – для полных. Детские, – перечислял Алтынов.
– Ты, бля, в натуре даун, что ли? Какие гробы?
– Да какие хотите. Только для солидных людей. Для всех ребят ваших. Для Ларисы, извините, не знаю ее отчества. Для вас. А уж для Хасан Салимыча организуем самый эксклюзив.
– Сууукаа! – Бэтмен распахнул полосатые крылья.
Алтынов побежал. Не оглядываясь. Очень, очень быстро.
9
Бабка с внуком вышли в Перми. В купе с Алтыновым остался парень. Скуластое, немного желтушное лицо. Верхняя губа вздернута, как у грызуна. Парень делал вид, что читает газету с иллюстрациями, какие обычно берут в дорогу, то и дело поглядывая на соседа. С минуты на минуту он должен был заговорить.
– Тты пприбалт? – спросил он, наконец.
К такому началу беседы Алтынов оказался неготов.
– Почему это?
– Пппохож, – в начале каждого слова парень часто жевал губами.
– Нет, не прибалт.
– Жжаль...
«Жаль ему!» Алтынов разозлился.
– А сам-то ты кто?
– А я Сславик..., – представился попутчик. – Ввасильев.
– Васильев? А почему рожа такая киргизская?
– Я чу...я чу... – зачастил Славик. – Я чу!..
– Ну, зачем же сразу «чурка»? – издеваться над попутчиком было приятно. И безопасно.
– Я ччуваш! – Славик выплюнул, наконец, трудное славо.
– Ну, тогда конечно. А почему, Славик, тебе жаль, что я не прибалт?
– Ппотому что их у нас ммало.
– Кого? Прибалтов?
– Вообще белых людей.
Изумленный Алтынов перестал замечать, что Славик заикается.
– То есть как это? А русские, ну, там, славяне вообще. Они какие, по-твоему?
– Не знаю. Но точно не белые... Вернее, белые есть, но совсем мало. Критической массы нету... Москва – третий Рим... Ну, какой Рим? Какой, в жопу, Рим?! Второй Сарай-Бату. Нет, не второй. Тот же самый. Не с теми надо было воевать! Не с теми. Не с теми, – повторял Славик как мантру. – Не с теми!
Алтынову стало весело.
– Что, псам-рыцарям надо было сдаваться? Наполеону? Гитлеру?
– Конечно!
– Да ты, Славик, пораженец и потенциальный предатель Родины. Немецкие сапоги лизать хочешь?
– А что такого? И надо было лизать. Лет двести. Зато и посмотрели бы, как жить можно. Работать бы научились. Думать. Увидели бы, например, что судья и чиновник могут не брать взятки. И что всем от этого хорошо. Вести бы себя научились как люди.
– А как же язык? Культура? Пушкин там, Толстой, Достоевский?
Славик подпрыгнул. Его голова ударилась о верхнюю полку.
– Какой еще в жопу Достоевский? – заорал он на Алтынова. – На хуй Достоевского! И Толстого туда же! Достали с Достоевским! Культура – это не «Братья Карамазовы» и не Большой Театр. Культура – это как один обыватель обращается с другим. И все! Все!! Понимаешь ты или нет?
– Понимаю, Славик, понимаю... Все нормально, все хорошо, – сказал Алтынов тоном врача-психотерапевта. Помогло.
– Жаль, поздно уже. Упустили возможность, – продолжал Славик, уже спокойно. – На фиг мы немцам не всрались. Одна надежда на китайцев.
Любопытство Алтынова оказалось сильнее опасения, что попутчик снова возбудится.
– А что, китайцы белые?
– А какие? – Славик смотрел на Алтынова с сочувствием, как на слабоумного. – Конечно, белые. Во-первых, работают как звери. Во-вторых, малопьющие, – загибал пальцы Славик. – Стариков почитают. Сами сдохнут, а детей выучат. И это простые работяги и мелкие торговцы.Вот и результат налицо. Ты посмотри на какой-нибудь Шеньян или Харбин. А потом на Иркутск и Хабаровск. И почувствуй разницу. Я так считаю, земля, как женщина, должна принадлежать тому, кто может заставить ее цвести.
– Так что, если завтра война, к китайцам подашься? Типа, в полицаи?
– Ясен пень. В первых рядах!
Потом он рассказывал Алтынову о росте китайского валового продукта, о преимуществах конфуцианства перед православием, о воспитании трудолюбия и аналитического мышления посредством идеографического письма и много о чем еще.
Поезд сбавлял ход. В окне замелькали пакгаузы. Платформы, полные людей с рюкзаками и корзинами. Зеленое здание вокзала. Площадь с четырьмя девятиэтажными домами, которые когда-то казались Алтынову небоскребами.
– Выйдем, покурим? – предложил Славик.
– Я не курю. Но пошли. Я так постою.
Они спустились на перрон. Славик вещал. Алтынов не слушал. Три года он представлял себе, как вернется сюда – богатый и довольный жизнью. И вот он вернулся. Стоянка двадцать минут. Уже десять... Восемь...
А что если взять и остаться? Родной же город. Много друзей и знакомых. Кое-кто неплохо поднялся. Помогут. Он закрутит бизнес. У Валеры Карлсона получилось. Что, он хуже? Конечно, нет... Или все-таки хуже?
Славик докурил.
– Ну, пойдем в вагон?
– Иди. Я сейчас...
По перрону навстречу Алтынову, катя за собой дорожную сумку, шла девушка. Длинноволосая. Высокая. Будто устремленная вверх, к небу, прочь от заплеванного асфальта. «Женщины здесь другой расы» – вспомнил он. Это правда. Абсолютная правда.
«Скорый поезд Красноярск-Москва отправляется через одну минуту».
Летний, до колен, плащ перехвачен поясом на талии, очень тонкой. Как у Ани. Какие были глаза у Ани? Голубые? Серые? Алтынов пытался представить ее лицо – и не мог.
– Молодой человек! Чего вы ждете? Мы отправляемся. Отправляемся!
Девушка пошла быстрее. Потом еще быстрее . Не в вокзалу. К нему. Железная змея поезда вздрогнула и ожила.
– Молодой человек! Отстанете же!
Поручень был холодным, как ручка стального гроба. Модель «Возвращение». Холодным, как сама смерть.
– Алеша! Алтынов! Алеша!!
Как поднимаются на эшафот? Вот так. Раз. Два. Три.