Глава 13

СССР, Ярославская область, пос. Переборы. Июнь 1942 года.

Ветхие листы с записями из прабабкиного сундука в своё время дали Пашке необходимый толчок, теперь он вынужден был сам искать пути развития своих способностей. Да и было ради чего. Находиться в лагере, постоянно подвергаться давлению конвойных и зеков стало просто невыносимо. А если не удаётся изменить реальность, нужно попробовать изменить своё отношение к ней.
Пашка начал с самого простого - для начала попробовал воздействовать на свою психику. На это ушло не больше месяца ежедневных занятий. Завьялов научился почти мгновенно нагонять на себя страху без всякой на то причины, а затем быстро переходить в состояние агрессии или полной отстранённости. Точно так же ему удавалось выводить себя из любого состояния, которое навязывалось ему извне. Когда он понял, что теперь в совершенстве может управлять своими эмоциями, Паша попробовал применить эти хитрости на соседях по бараку. Для начала - на самых слабых, а затем и на матёрых зеках и охранниках.
Он стал присматриваться к поведению окружавших людей, анализировал их слова и поступки. Постоянно ставил себя на место других, пока не научился присоединяться к ним на каком-то, самому неизвестном уровне – как будто мёртвой хваткой цеплялся и не отпускал. Когда Пашка понял, что теперь может присоединиться практически к любому человеку, попробовал управлять их эмоциями и действиями на расстоянии.
Вскоре Завьялов мог напугать, ввести в транс или в ярость кого угодно. При этом уходило колоссальное количество сил, но самым тяжёлым было лишить человека воли. Для этого требовалась особая концентрация и максимальный покой. А какой покой может быть в бараке?..
Но, однажды ему почти удалось сделать это во время утренней переклички.
Пошатываясь после сна, зеки выстроились в две шеренги на улице. Пашка окинул взглядом строй и выбрал старого еврея Германа Гольца, того ещё доходягу. Завьялов постепенно ввёл Германа в состояние глубокого транса. Гольц стоял теперь с отсутствующим взглядом и пошатывался. Когда назвали его фамилию, он даже не отреагировал.
- Гольц! Гольц, сучий сын!
Взбешённый дежурный, видя Германа в первом ряду, решил, что тот просто издевается. Подобные «шутки» карались особо сурово, вплоть до недельного карцера. Конвойный уже шагал по направлению к Гольцу, когда Пашка к нему присоединился. Завьялов уже почти падал от навалившейся внезапно усталости и облокотился на стоявшего рядом Старостина. Тот перепугался, увидев совершенно остекленевший и безжизненный Пашин взгляд.
- Паря, ты что? Слыш, Завьялов…
Тем временем, подходивший к строю конвойный внезапно обмяк и остановился в двух шагах от Гольца. Не соображая, что происходит, он опустил занесённую для удара руку. Отсутствующим взглядом обвёл строй, развернулся и пошёл на место.

***
Основное препятствие – постоянное присутствие двух вертухаев во дворе дома Осипчука. Если Паша решит эту проблему, остальное будет не так сложно. Со всеми проволочками до Пятигорска он надеялся добраться меньше чем за неделю-полторы. Чтобы пересечь линию фронта, особой горной подготовки не нужно - минимум продуктов, верёвка, ледоруб и с десяток крючьев. Всё это он найдёт в сарае – осталось от дядьки. Неплохо было бы разжиться какими-никакими документами. А если удастся раздобыть военную форму, будет вообще отлично.
Вопросом, почему именно Кавказ, Завьялов уже не мучился. Достаточно того, что ему подсказывала собственная интуиция. И если она упорно говорит ему, что линию фронта нужно перейти именно на Эльбрусе, значит, так тому и быть.

Ещё немного, и Машка окончательно поправится. Родственники успокоились, и совсем скоро отпадёт необходимость в Пашкиных приездах. И тогда снова лагерь. А оттуда уйти будет совсем сложно.
В очередной раз приехав к Осипчуку, Завьялов осмотрел Машу и вышел на веранду. Постарался придать лицу озабоченный вид.
- Андрей Михайлович, в общем, Маша справилась, но… думаю, что это ещё не всё.
- Ты о чём?
- Ну, рубцы и фиброз - это нормально если останутся. Но очаги еще… А там бактерии… Если снова будут размножаться, возможен рецидив, дело такое…
- Ну, ты скажи что нужно, Завьялов?
- Я не знаю. Вам бы со спецом поговорить, снимки сделать… Я же не врач. Могу посоветовать подышать девчонке. Но мне травы нужны, а их тут нет. Это нужно туда, за водохранилище ехать, -
Пашка махнул рукой в сторону плотины.
Завьялов знал, что Коваленко не одобрит подобных поездок. И так уже на Пашку исподлобья смотрит. Сколько он сюда ездит? Месяц почти. Последний раз, в лагере лично подошёл и сказал: «Что-то ты там подзадержался, Завьялов. Смотри, не залечи ребёнка».
Пашке без труда удалось навязать Осипчуку чувство тревоги, и Михалыч пообещал, если нужно, переговорить с начальником лагеря.
- Нужно, гражданин начальник. И чем скорее, тем лучше.

На следующий день Осипчук получил разрешение, и Павла в сопровождении двух конвойных переправили по плотине через Волгу и дальше, на восточный берег водохранилища, к пока ещё незатопленному Леушинскому монастырю. Добирались на лагерной полуторке - Пашка с одним из вертухаев в кузове, второй в кабине вместе с водилой. Вместо положенных для подобных случаев НКВДшников, Коваленко отправил для конвоирования «политического» двух вохровцев. Не таких матёрых, как чекисты. Эти только на объектах торчали, да по периметру. Пашка расценил это не иначе, как фарт.
Дорога закончилась задолго до монастыря. Дальше – только непролазная жижа, плавни и ручьи. Водохранилище начали заполнять ещё в сорок первом, и теперь, даже летом, грязи вокруг было столько, сколько обычно случается по весне. Завьялов сидел в кузове напротив лузгающего семечки Глеба Дягилева. Слышал, как в кабине второй вохровец Прохор ругался с водилой.
- Что встал? Двигай поршнями!
- Куда я поеду, очумел? Машина утопнет, кто будет доставать? Ты что ли?
- А-а! – конвойный махнул рукой и захлопнул дверь. – Давай его вниз, Глеб. Не проедем дальше. Пешком придётся, едрись твою. Давай, живее!
Пашка спрыгнул на землю, за ним Глеб.
- Куда идти, морда?
Всю дорогу просидевший в кабине, Прохор был явно недоволен перспективой топать дальше пешком, да ещё и по грязи.
- За монастырь.
Завьялов показал на деревянный забор и часовню, частично затопленные водой.
- Едрись, это ж километра три! Давай, шагай вперёд, Завьялов. И без фокусов у меня. Подстрелю, как зайца.
Конвойный снял с плеча трёхлинейку и держал теперь её наперевес. Пашка повернулся и зашлёпал по грязи. Из-за вязкого болота под ногами до монастыря добирались больше часа. Всю дорогу Прохор материл Завьялова, на чём свет стоит. Наконец, вышли на сухое место, прямо перед покосившимся деревянным забором. Паша остановился, осматриваясь по сторонам. Сзади ткнули стволом в плечо.
- Собирай лебеду свою.
Пашка присел, заглядывая чуть ли не под каждую травинку. Взял в руку комок земли, перетёр в ладонях, понюхал.
- Не здесь, Прохор Петрович. Это к лесу нужно идти.
- Я тебе дам – к лесу! Собирай