есть.
Пашка сел. Ждал несколько минут. Видать, начальник никак не мог решить, с чего начинать. Коваленко, наконец, крякнул и поднял глаза от документов.
- Бумажку тут твою нашёл.
- Какую ещё бумажку.
- С фамилиями, Завьялов, с фамилиями.
Пашка всё прекрасно помнил, только вида не показывал. Пожал плечами и по привычке уставился в угол. Его блатные в своё время научили – при допросах в угол смотреть. Зачем, толком не объяснили. Вроде как начальство от этого раздражается. На допросе ведь как? Психологическая война, не меньше. Кто кого пересидит. Правда, долго не высидишь в угол глядючи - сразу начинают по голове бить.
- Короче так. Пришло пополнение. В курсе, наверное?
Пашка кивнул. Видел на днях, как две серые шеренги по баракам разводили. К ним никого не определили – да и куда?! И так на головах друг у дружки - один баланду варит, другой ногти срезает ему в котелок.
- Просмотрел я списки вновь прибывших и вот что удивительно, – Коваленко сделал паузу и достал из-под вороха бумаг тот самый листок, – Каверзнев Геннадий Андреевич, Свиридов Иван Ильич и Панин Виктор Сергеевич в списке присутствуют. Что можешь сказать по этому поводу?
- Ничего не могу сказать. Всё что знал, я вам в прошлый раз выложил.
- Не юли, Завьялов. Говори, откуда их знаешь? С пересылки? Или на воле ещё вместе крестились? Давай, рассказывай.
- Я не знаю, гражданин Коваленко. Мне тогда что на ум пришло, то я и сказал. А откуда взялось? Ну, не знаю я! Знаю, что побегут в мае, и всё.
- В карцер хочешь?
Пашка опустил голову и замотал ею как припадочный.
- Я ещё с детства знал что будет, гражданин начальник. Прабабка у меня…
- Знаю, в деле написано. Ладно, не стану тебя терзать больше. Одно дело к тебе. Там двое из твоего списка в бараке вашем - Кашин и Самойлов, кажется… Ты присмотри за ними. Если что, сразу ко мне, понял?
- Понял.

***
Ничто не могло укрыться от Пашкиных глаз. Ни то, как Петька Самойлов после отбоя шепчется с Кашиным, ни их перемигивания с Устименко на объекте. Двое вновь прибывших тоже в деле. Мало того, как потом оказалось, они и были инициаторами побега. Пашка знал, где у них нычка, видел и то место в периметре, откуда они собирались двинуть на волю.
Сразу за недостроенным шлюзом периметр шёл вплотную к стройке - в том месте были заложены трубы для временного отвода воды, как потом оказалось – совершенно ненужные. Диаметр был мал и трубы не справлялись с потоком. Пользоваться – не пользовались, а засыпать не стали. Через трубы можно было проползти к самому периметру. Сделать небольшой подкоп, и когда всё будет готово, за десять, максимум, пятнадцать минут, выбраться за забор, а дальше уж, как повезёт. Если вертухай на вышке зевнёт, можно быстро до перелеска добежать, а там – ищи ветра в поле.
Но ничего этого он Коваленко не сказал. Тот вызывал Пашку несколько раз на «беседы», но Завьялов только плечами пожимал и говорил, что ничего подозрительного не заметил. Коваленко махнул рукой и больше Пашку не терзал, мол – примерещилось парню. И без этого забот полон рот, ещё не хватало на предсказания время тратить.

А в середине мая, аккурат пятнадцатого числа, когда земля немного оттаяла и пошли дожди, на утренней перекличке недосчитались шестерых зеков.
И тут началось. Пашку засадили в бокс, терзая ежедневными допросами. Понаехали следователи - сначала тот, из Рыбинска, а потом и из самой Москвы. Столичный больше интересовался не пропавшими зеками, а Пашкиной персоной. Долго изучал дело, расспрашивал Павла про его способности. Про то, как врачевал ещё на воле, про Круглова, само собой, и про побег для проформы. Ничего толком не добившись, следователь укатил в Москву, а Завьялова перевели из бокса, правда, уже не в родной барак, а в БУР.



Глава 7

Франция, Страсбург, Анатомический институт. Март 1943 год.

Почти всё время Хирт проводил в операционной третьего этажа, переоборудованной под лабораторию. Предпочитая работать в одиночестве, он только иногда прибегал к помощи Рольфа. Каждый день в тетради Августа Хирта появлялись новые записи. Теперь он спешно закрывал её, как только в кабинете появлялся кто-либо из посторонних. С недавнего времени к посторонним стали относиться все без исключения, включая Клауса Рольфа. О результатах работы шефа он мог судить только по блеску в глазах штурмбаннфюрера. И судя по всему, тот далеко продвинулся в научных опытах.

***
Ещё на лестнице, ведущей в подвал, можно было уловить еле различимый запах формалина. В святая святых института – анатомическом музее – к нему примешивался кисловатый запах смерти. Впрочем, примеси запахов в подобных местах больше от больного воображения. Никто из вошедших сюда утром девятого марта слабостью этой явно не страдал. Помещение музея занимало практически весь цоколь здания института, существовавшие ранее перегородки были снесены с началом войны на востоке.
Август Хирт давно уже не появлялся в подвале, доверив Рольфу заниматься основным направлением работы отдела - разработкой нацистской расовой теории. Антропологическая коллекция, благодаря стараниям Клауса Рольфа, быстро пополнялась и теперь занимала большую часть помещения. Вдоль северной стены располагалось несколько квадратных резервуаров наполненных раствором формальдегида. В торце – стеклянные шкафы со скелетами и черепами представителей наций, которые должны подвергаться жёсткой расовой гигиене. И, конечно же, гордость музея Августа Хирта, на самом выгодном для обзора месте – останки людей сверхрасы. Крупные скелеты с хорошо развитой грудной клеткой и объёмной лобной костью.
Сегодня Хирт вынужден был спуститься в подвал после долгого перерыва. Ещё ранним утром к институту подкатил серый Даймлер и Рольф увидел, как по ступеням главного входа поднимается глава Аненербе Вольфрам фон Зиверс. Он тут же доложил о его приезде Хирту. Уже битый час они втроём ходили по операционным и лабораториям анатомического института. И вот теперь спустились в музей.
Хирт, у которого каждая минута была на вес золота, еле скрывал раздражение.
По поведению Зиверса трудно было сказать, доволен он результатами проверки или нет. Он остановился у резервуара, в котором находилось несколько свежих образцов из Аушвица. Август Хирт понимал, что Вольфрам Зиверс приехал сюда уж точно не ради инспекции, тем более что месяц назад институт посетил рейхсфюрер Гиммлер и остался вполне доволен работой отдела.
Зиверс остановился возле витрины с останками, принадлежавшими когда-то довольно рослому представителю Тибета. Заметив, что экспонат вызвал у Зиверса искренний интерес, Рольф раскрыл журнал и показал запись Вольфраму.
- Доставлен две недели назад, господин оберфюрер. Рост метр девяносто, объем черепа - тысяча четыреста пятьдесят кубических сантиметров. Череп высокий с округлым сводом. Кроманьонец, судя по всему. Возраст около тринадцати с половиной – четырнадцати тысяч лет.
Зиверс повернулся в сторону Августа Хирта.
- Ваш вклад в науку рейха трудно переоценить, герр доктор. Меня всегда поражала ваша