Генеральный прокурор Молдавии Зубец проснулся на рассвете.

Вместе с красным солнышком. Даже на 15 минут раньше его, чем лишний раз подтвердил необратимость неумолимого хода шестеренок отлаженного государственного механизма по защите интересов и целостности республики. Глянул на газету, с которой уснул. На первой полосе заголовок виднелся, аршинными буквами.

«Молния! Генеральный прокурор Молдавии г-н Зубец. «Вся моя работа это неумолимый ход шестеренок отлаженного государственного механизма по защите интересов и целостности республики Молдавия. Сенсационное интервью».

Улыбнулся прокурор, присел на подушку. Поерзал, геморр застарелый успокаивая.

− Ишь, солнышко еще и в окно не глянуло, - подумал он.
− А я уже на ногах, - подумал он.
− Человек важный, человек государев, - подумал он.

Потянулся сладко, столкнул с тумбочки прикроватной книжку в красном переплете. «Софокл, Платон и Сократ: былое и думы», издательства «Кишиневполиграф, 1979». Все — и подчиненные, и журналисты, которым подчиненные по секрету и по приказу Генпрокурора об этом частенько рассказывали, - знали, что это настольная книга Самого. Купил он ее на распродаже у семьи пидаров-беженцев, убегавших от всплеска национального самосознания в далеком 1989 году.

− Первые цветы национального самосознания лишь покрывали юное деревцо нашей почти что независимой респу... - говорил он.
− Записал? - говорил он.
− В общем, жрали, спали и срали мы на митингах, - говорил он.
− Требовали в руководство республики Гдляна, Сахарова и Елену Боннер, - говорил он.
− Конечно, при полном национальном самоопределении, - говорил он.
− Времена были непростые... грозные, - говорил он.
− Как перевал в одноименной книжке, ебаный блядь в рот, - говорил он.

И с гордостью показывал журналистам большую медаль. «Защитнику национального самосознания/Белого дома», за номером 1754. И, счастливый обладатель ордена, добавлял:

− Я на площади целый год жил! - говорил он.

В каком-то смысле, это было правдой. Осведомитель КГБ, гражданин Зубец по кличке Радиола, и правда дневал и ночевал на улице. Причем вовсе не по заданию Конторы! Он, как и другие 99 тысяч 999 — из общего числа 100 000 - участников митинга «Освободите Молдавию от оккупации», просто боялся прозевать тот момент, когда начнут вытаскивать на улицы архивы КГБ и их надо будет Срочно и Внезапно начать сжигать.

− И мы дождались, дождались! - вспоминал каждый год со слезами на глазах Зубец.
− В смысле, свободы блядь дождались, - уточнял он, на всякий случай каждый раз.

Наклонился подобрать книгу, и увидел под кроватью папку с делами секретными. Нахмурился. Улыбку с лица стерло, как формулу «хуй плюс игрек равно пизда», как шутливо называл Володя Зубец в русско-молдавской школе непонятные закорючки, нарисованные на доске мелом каким-то жидовским пидарасом с фамилией на «-штейн». Которого весь класс считал — и справедливо — озабоченным ебанатом за то, что жиденыш рисовал на доске вечно букву Х и поглядывал на ребят этак... Со Значением.

И который, к счастью, в том самом 1989 году уехал в свою жидовщину.

− Скатертью дорожка, - прошептал, вспомнив его, Зубец, который и в свои 45 не любил математику.

Уж очень стойко она ас-со-ци-и-ро-ва-ла-сь она у него с хуями. Ну, а что делать, если преподаватель, сука на хуй, попался извращенец.

− Хоть бы вы все на хуй уехали, - прошептал Зубец, который не любил ни евреев, ни русских.

Если честно, он вообще никого не любил. А все работа, - делился Зубец с партийными товарищами, которых, если совсем уж честно, тоже не любил и всех, как одного, считал пидорами. Что, впрочем, не мешало ему ходить с ними в баню. Ну, чисто по-дружески... Пять лет на посту главного прокурора республики, - делился он с гандонами, как ласково называл про себя своих так называемых друзей, - убили в нем веру в человека, как Такового.

− Блядь на хуй пацаны если бы вы знали, - говорил он, забравшись на верхнюю полку сауны.
− Как они все теряют человеческое лицо, попав к нам, - говорил он.
− Даже самые в пизду достойные, - говорил он.
− Да блядь у меня в кабинете на хуй, - говорил он.
− Даже сам поэт Эминеску обосрался бы со страху и признал себя врагом румынской идентичности нашего блядь на хуй народа, - говорил он.
− А что уж говорить про нынешних уебков? - говорил он.

Сплевывал на камни. Те шипели, словно вражины какие, которых допрашивали подчиненные Зубца, сотрудники Генпрокуратуры. Которых — ну, подчиненных, - он про себя ласково называл своими друзьями. Ну, в том смысле, что считал их такими же ган...

− Папка! - прошептал вдруг Зубец.
− Сынок! - прошептал папка.
− Да нет на хуй! - прошептал Зубец.
− Папка с документами! - прошептал он.
− … - промолчала папка с документами.

Зубец, вспомнив, вскочил с кровати. Залез под кровать. Вытащил папку с документами. Именно там, посреди листочков с важными донесениями о недовольстве в обществе и тому подобными Звоночками, находилась убойная информация. Которая еще больше подорвала веру генерального прокурора в мировую литературу и прогресс в частности, и человечество в общем.

Ведь она касалась самого премьер-министра страны, Фелата!..

Прокурор пошлепал на кухню босыми ногами, - так приятно было ощущать каждую клеточку теплого пола каждой клеточкой своих озябших ног, - и уселся у окна. Поставил на подоконник кактус. Вынул листок из папки. Поморщился, глядя на кириллицу, которой неграмотные молдаване до сих пор доносы в Генпрокуратуру писали...

Перечитал...

«... товарищ начальник, случилась беда! Ебаный в рот пиздой по крыше прокатилась и нынче катится на нас, то вам пишу я, дед Василий, точней наш писарь, ээээ Афанас. И пусть стихи вас не смущают, я был когда-то ведь поэт. И пусть стихи мои не брали, насрать на них сто лет в обед.

Товарищ генеральный прокурор Республики, мы, нижеподписавшиеся имеем честь сообщить вам о явлении что явилось нам намедни пятого числа текущего месяца в поле над селом Панасешты Тырлицкого района уезда Каларашь. Мы, нижеподписавшиеся, дед Василий и пишущий под его диктовку эти строки сельский писарь Семен занимались текущим выпасом скота на пастбище, принадлежащем вовсе не пидарасу мироеду и хуесосине фермеру Костикэ, а нам, добропорядочным и законопослушным жителям села. И это несмотря на все оскорбления и препоны, которые чинит нам пидарас мироед и хуесосина фермер Костика, попробовавший огородить выпас колючей проволокой, на что мы — дед Василе в частности — пообещали засунуть пидарасу хуесосине и мироеду фермеру Костике моток колючей проволоки в жопу, на что он подал на нас заявление, а участковый села, мироед и хуесосина, но не пидарас, пиздеть не станем, лейтенант Унтурэ заявление возьми да и прими. И что это блядь народная власть? И что это на хуй, защита интересов республики? Совесть есть? Ебаный ваш рот!

Тут хочу отметить — это пишу все еще я, писарь Семен Гимпов,