из-за него слова барана:

− Я вам лейтенант предлагаю сделку, - говорил он.
− Вы мне свободу, а я вам алмаз, что у меня в копыте, - говорил он.
− И гарантии неприкосновенности, - говорил он.
− Вам и... скажем... тысяче, нет, трем тысячам! женщин, - говорил он.
− Какая разница Вам, что случится после? - говорил он.
− Я говорю о смерти, - говорил он.
− А раз так я предлагаю Вам жизнь до старости на острове в окружении трех тысяч наложниц, - говорил он.
− Естественный конец, торопить не будем, - говорил он.
− Сто так сто, двести так двести, ну, лет, - говорил он.
− Чем это от жизни-то отличается? - говорил он.
− То же самое, да еще и на пьяные хари соотечественников смотреть не надо, - говорил он.
− Вы подумайте, лейтенант, крепко подумайте... - говорил он.
− 1900 карат, алмаз... женщины... - говорил он.
− Всех моделей мира к вам перебросим, - говорил он.
− … тропический рай... - говорил он.
− Зона запретная для любого барана... - говорил он.
− Соглашайтесь, милейший, - говорил он.

Холодно сверкал пенсне — да-да, его лейтенант тоже нашел при обыске, но по просьбе задержанного, утверждавшего, что обладает слабым зрением, вернул, - постукивал копытом по папироске... Ронял пепел на стол...

− Чего вы, батенька, боитесь? - говорил он.
− В конце концов Вы молдаванин, - говорил он.
− А ваш национальный бизнес это предательство и контрабанда, - говорил он.
− Ну и бухать, если верить последним данным отчета ВОЗ, - говорил он.
− Пропустите контрабанду-меня, - говорил он.
− И предайте человечество, - говорил он.
− На вырученные забухаете! - говорил он.
− Убьете трех зайцев, спасете одного барана! - говорил он.
− Останетесь верны национальной матрице! - говорил он.

Улыбался, словно актер Гафт в кинокомедии про голую блядь Маргариту, которая стала невидимой и устроила еврейский погром каким-то задротам-критикам в Москве...

Звездой Альдебаран сверкал из табачного дыма редкий алмаз...

… Ожила вдруг мертвеющая на стене радиоточка. Затрещала, прокашлялась. Шесть утра уже, машинально подумал Петреску. Заиграл гимн страны.

− Дештяпте те ромыне, - запело радио («вставай румын» - первые строки гимна).

Баран от неожиданности уронил папироску себе на шерсть. Вздрогнул. Зашипел.

А лейтенант Петреску резко вздернул опустившийся было к груди подбородок.

ХХХ

… глядя на гаснущие в глазах барана отражения звезд, лейтенант Петреску вытер со лба пот, Уже не похмельный, ледяной, а трудовой — горячий, целебный. Воткнул лопату в землю.

Подумалось вдруг некстати.

− Если, согласно теории баранов с планеты Кропекс и Марса с Энгельсом, - подумалось.
− Человек не работающий превращается в барана, - подумалось.
− А баран работающий превращается в человека, - подумалось.
− То в кого превращается человек работающий? - подумалось.
− Уж не в Сверхчеловека ли? - подумалось.

Тяжело дыша, скатил тело расстрелянного глубокой ночью шпиона с планеты Кропекс в вонючую яму. Туда же, - но уже с сожалением, - скинул тела стажера, машинистки и стукача. Оставить их в живых не представлялось никакой возможности. В час, когда планета находится в опасности, знал Петреску, утечки недопустимы.

Как и жалость.

Закопав яму, бросил лопату в кусты поодаль, закурил. Оглядел яму поодаль, побольше. В ту он поскидывал трупы овец из отары Георгице.

Звездное небо, обычно такое умиротворяющее и милое, глядело на него миллионами глаз вторжения. Мерцали спутники шифрограммами пришельцев и врагов. Марс алел не пустынной красноватой из-за освещения пылью, а кровью солдат армии вторжения. Венера бухла не влажным слизняком и не античной Афродитой, а источником воды для авангарда пришельцев.

Космос нам Чужой, знал теперь лейтенант.

Как знал он и то, что всё только начинается.

И что ему предстоят еще годы отшельничества и невидимой никому борьбы. Лейтенант намеревался создать на Земле специальные центры — вроде насыпных рисунков в Наске, - с тем, чтобы корабли пришельцев ошиблись в расчётах и разбились уже при приземлении. Ложные костры береговых пиратов, вспомнил уроки истории Петреску. Взглянул последний раз в небо. Отвернулся.

Пошёл прочь.

udaff.com