себя рукой и выключаю свет – потому что это постыдный грех. Я хочу трахнуть свою мать и убить отца, но этих мыслей вообще не может быть. Мои сны нужно поскорее забыть, это просто наведённые шумы, это не может быть из моей головы. Обилие грязных мыслей пугает, меня приводит в ужас то, что они часть меня. С какого момента собственные какашки начинают плохо пахнуть? С какого момента думать, говорить и поступать плохо становится плохо? С какого момента за несколько накарябанных на стене линий секут ремнём до крови? Или убивают. Человек в зеркале мне изрядно надоел, он достал своими вопросами, по-моему, он псих.
И, может, он мало что понимает, плохо чувствует, но по ночааам он слышит муузыкуууу.

- Ну чего ты от меня хочешь? Что ты маешься? Почему ты всё время меня в чём-то обвиняешь? Ну убей меня теперь, легче станет?
- Отец, знаешь что. Ты. . . Тебе. . . Пойду-ка я напьюсь. Вот.

От нас все чего-то хотят. Военкомат хочет моего мяса. Соседи хотят, чтобы я не играл на гитаре. Гаишник хочет с моей помощью достроить дом. Прохожий на улице хочет, чтобы я не дышал его воздухом. Государство заинтересовано, чтобы я был здоров, богат, глуп и не запаздывал с платежами. В основном всем требуется бумага с водяными знаками и моя энергия, потраченная на её приобретение. И только звёздному небу ничего от меня не нужно. Так что, с ним и дружить?
Были с друзьями на речке, братались, клялись в вечной дружбе. Я подумал: где её границы? Вот сейчас подойду к Пете, скажу, что он лопоухая мразь. Простит. Ударю в мошонку носком сапога. Обидится, но потом простит. Трахну его девушку. Не простит. А кто-то на первом пункте двинет мне в ухо и помидоры завянут сразу.

- Знаешь, отец, я так редко слышал в нашей семье слово «любовь», я его так стеснялся, что ни одной женщине не произнёс, считал недостойным бросаться такими словами. А сейчас жалею.
- Что? А, спасибо, я уже обедал.

Недавно прочёл учебник по психиатрии. Расстроился. Оказалось, психически здоровый человек – это жизнерадостный уёбок с железобетонными убеждениями, утром бриться, вечером клистир, жена, трое детей, рядом с метро, центр.
Начинается второй акт. Я уселся поудобнее, улыбаюсь, надеюсь стать психически здоровым. Широченный занавес снова поднялся, сцена теперь значительно светлей и шире, чем казалась раньше. Совсем рядом зелёным горит «выход», но мне пока нравится пьеса, я даже сам могу выйти на сцену.

- Пап, я погулял. И стишок выучил, как ты просил:
«Это - кошка, это - мышка. Это - лагерь, это - вышка. . .»

udaff.com