Пакет был спрятан в старом хомуте, висящем на ржавом гвозде над раздутым лошадиным трупом.

Раньше, чем услышав предсмертный хрип Гао, Сяо Эр ощутил сзади даже не шорох, а легкий перепад давления. Это спасло ему жизнь, когда баклажаномордый бомж страшным ударом ноги раскрошил пару кирпичей в том месте, где мгновение назад была голова Сяо. Разрубая бомжа от ключицы до пояса, Сяо краем глаза увидел цыганку, грязно матерящуюся по-немецки и выдергивающую серп из затылка Гао. Летящее в грудь шило Сяо парировал классическим движением клинка, словно это был сюрикен, а сам он находился не в вонючей подворотне страны северных варваров, а в тренировочном зале “додзё” их семейного клана. Он мысленно поклонился ее мужеству, когда обреченная цыганка с визгом “дранг нах Остен!” ринулась прямо на сталь его фамильного меча, сжимая окровавленный серп. Но Сяо не суждено было осквернить благородную сталь кровью нечистой женщины – голову ей снес один из двух китайцев (Сяо узнал в них соседей по рынку) одновременно спрыгнувших с крыши конюшни.

– Катана отосэ! Угоку на, коросу дзо! – рявкнул левый из них.

“Ага, щас. Только шнурки поглажу...” – Сяо мрачно ухмыльнулся, сжав покрепче оплетеную шершавой кожей ската длинную рукоять. Судя по движениям рук с бритвенно острыми цхай-дао, они весьма посредственно владели стилем Богомола.

Устало опираясь на сломанный меч и прихрамывая на левую ногу, Сяо завернул за угол. Под халатом он прижимал к груди пакет и отрезанную косу Гао. Такое с ним было впервые – в душе царила пустота. “Прости меня, Гао. И вы простите, братья-враги, коллеги-конкуренты. Родина и долг. На войне как на войне. Быть проклята эта собачья работа, эта запойная отсталая страна... Не испытывая ненависти, ты убиваешь себе подобных. За это ты не получишь наград. Твое тело не упокоится на семейном кладбище. Тебя похоронят на чужбине, под чужим именем, или вообще безымянным...” Завтра, вместе с секретным пакетом, он отошлет семье старшего лейтенанта Такао Нисимуры пучок волос их сына.

Сяо ничего не успел понять и почувствовать, когда кости его черепа брызнули в стороны вместе с мозгами. Секретный агент Ван Сяо Эр, полковник по особым поручениям генштаба Микадо, самурай Кен’ити Фукумура, потомок в третьем колене славного Тораноске Мондзаемона, отличившегося во время битвы при Секигахара и одаренного за храбрость мечом самого сёгуна Токугавы Иэясу, мертвый рухнул в сточную канаву.

– Аллах Акбар, – пробормотал высокий седой “таджик”, опуская киянку. Подняв пакет и брезгливо стряхнув с него прилипшие волосы, он внимательно пробежал глазами колонки иероглифов на титульной странице. Затем сунул пакет за пазуху и растворился в темноте.

В караулке было не по-осеннему жарко натоплено. Помошник околоточного надзирателя Ищенко играл в карты с сержантом жандармерии Бровкиным, когда в дверях появился старший агент уголовного сыска Чегорев.

– Здравия желаем, Вашброть! – подскочив и отработанным движением спрятав карты, выпалили игроки.

– Вольно. Опять в карты режетесь? – Чегорев устало отстегнул от портупеи шашку-“селедку”, и кинул на топчан АКМ, – а у нас опять мокруха, причем глухарь. Черножопые и узкоглазые резню устроили. Подводы из прозекторской уже выслал. И что эти нехристи вечно поделить не могут? Кому из них гнилье на рынке продавать, что-ли? Который раз мочилово устраивают, прости господи...

– Дикари-с, Вашброть, нечесанные язычники! Отсталый народ, дети гор.

– Да уж... Ладно, на меня тоже картишки раскидайте... Водка осталась или все выжрали?

Владивосток – Хайшинвэй – город Голубого Трепанга
безмятежно спал этой холодной осенней ночью ****-го года...

udaff.com