у них недобор был в экипажи, потому как к войне мы, конечно, были готовы, но как-то не совсем. Так что добровольцем пошел на стрелка-радиста учиться. Рад был очень, как помню, очень уж небо его манило.
Тридцатого поздно вечером мы возвращались в расположение полка. Сегодня проложили более двадцати километров провода, да еще поступил приказ на все основные узлы связи установить аппараты Бодо для работы в дуплексном режиме. Завтра должны были завезти, так что дел будет невпроворот.
Полуторка буквально неслась по дороге, движок выжимал под пятьдесят километров в час. У ефрейтора Матвеева, который был за рулем, наверное, ветер свистел в ушах. Леван курил Беломор, матерился на каждом ухабе, пытаясь донести до водителя какую-то мысль про сборище Буратин и культуру вождения. Большинство ребят дремали, день и вправду выдался тяжелым. Мы с Алексеем разговорились, и тогда я многое впервые узнал об этом парне.
- слушай, Леш, как воевалось то? Неспроста тебя комбат отличником боевой и политической подготовки назвал, - спрашиваю. Сам-то я во время финской войны грыз теоретический гранит военной науки, да в наряды ходил.
- да как, Сергей Анатольевич, воеваться то может? Страшно сперва, а потом привычно. Устаешь бояться. Зато на лыжах ходить теперь умею, хоть сейчас на соревнования. А про отличника, так это он дело мое лично посмотрел.
- ну, до меня дело не дошло твое, не читал. Подвиг, наверное, совершил?
- скажете тоже, подвиг. Ночью возвращались с задания хоженой тропой, вроде все тихо. Вдруг слышу, чихнул кто-то, что ли. Ну, я, как учили, командира на землю, собой закрыл. Выстрел. Пуля шинель на спине оцарапала, да хлястик сорвала. А ребята не стушевались, разрядили обоймы в «кукушонка» этого, чтоб чихать не повадно было. А мне в личное дело благодарность вписали «за спасение жизни командира».
- родителям радость, такого сына воспитали! – улыбаюсь.
- многое отдал бы, чтоб родителей порадовать, - вздыхает, - одиннадцать мне было, когда мы одни остались. Так что нас сестры воспитали…
- извини, - мне неудобно, - не знал.
- ничего, - говорит, - только точно знаю, голод пострашнее войны будет. Шестнадцать детей нас было, а к 34-му году девять осталось. Какая там школа, рано повзрослеть пришлось.
«Нет, - подумалось мне тогда, - как бы ни был немец силен, а взять нас - у него кишка тонка».
Помню, как сказал ему, похлопав по плечу:
- не переживай, Алексей, вот закончится война, мы с женой обязательно в Горяйстивку к вам приедем. А чем смогу, обязательно помогу, всегда можешь на меня рассчитывать.
- да что вы, Сергей Анатольевич, сами справимся, всех на ноги поставим. А в гости, это да, всегда рады будем.
И был уверен я лишь в одном – этот справится, на горбу своем вытянет, но помощи просить не будет.
А на следующий день с заявлением впервые с начала войны выступил Сталин, и стало понятно, что завтра-послезавтра мы домой не вернемся. Да и вообще вернемся ли.
А уже в августе наши пути разошлись, закружила война со страшной силой…
***
Если кто-то скажет вам, что Берлин не оборонялся с воздуха, пусть повторит все это Сашке Доценко и ребятам из его штурмового отряда, чьим последним пристанищем стал дом 18 по Шарлоттенбургштрассе. Я не видел Сталинград, не видел Курской дуги, но, скажу точно, в Берлине было не легче. Бои не прекращались ни днем, ни ночью, фрицев было по пятьдесят штук в каждом доме, и они стояли насмерть.
Но Берлин должен быть взят и взят в кратчайшие сроки. Именно поэтому за неполных две недели войска нашего первого Украинского преодолели почти триста километров. Именно это вдалбливали нам политруки, именно эта мысль стучала в наших головах даже не молотами – кузнечной кувалдой. Возьмем Берлин – конец войне.
Мне было поручено возглавить штурмовую группу и выдвигаться на усиление 79 стрелкового корпуса, который неумолимо приближался к рейхстагу. Так Украинский фронт я сменил на Белорусский. Ничего личного.
- есть! – а следом щелчок затвора. Володя Кишин дослал очередной патрон в патронник, стреляная гильза упала рядом в кучу извести.
- сколько их еще? – интересуюсь.
- не знаю, Сереж, - отвечает, не меньше пяти уж точно.
Проклятые фаустники засели в угловом здании, уже два наших танка накрыли. Для боев в городе панцерфауст был ох как эффективен. Единственный минус – реактивная струя с обратной стороны, которая из толпы выделяла похлеще страусиного жабо. Ее то и дожидался Вова, а затем снимал падлу со своей трехлинейки.
- Товарищ капитан, - из соседней комнаты Славка, - у этих сволочей похоже две зенитки через дом левее на крыше стоят. Их уничтожить – и самолетам путь открыт, с землей сравняем весь квартал.
- туда не сунуться, - отвечаю, - зенитки твои на крыше, а под крышей три этажа снайперов. Двух шагов не успеешь сделать, а через тебя уже муку просеивать можно будет.
Славка был далек от кулинарии, но котелок его работал что надо. Поэтому сначала он обдумал проблему, хохотнул, а потом выработал решение:
- мы сейчас снимаем долбанных фаустников, тогда наши танки и артиллерия получит немного простора. Подрихтуют фасад здания, а там, может, прорвемся.
- нас бы прикрыл кто, - Антон Седов, старшина, орет с первого этажа, - ворвемся в здание вдесятером, и что они со своими винтовками против наших ППШ?
- толково, - отвечаю, - давай, Слав, пулей к комдиву Негоде, изложи предложение, и обратно. Главное – уцелей. За себя – своей головой отвечаешь!
Он улыбнулся, понял каламбур, полулежа взял под козырек и выполз на лестницу.
***
Восемь утра тридцатого апреля. Мы на левом берегу Шпрее. Мост Мольтке взят. До следующего наступления есть полтора часа. Глаза закрываются, как будто к векам пудовые гири привязали. Саднит плечо – осколками поцарапало. Выстрелы не прекращаются, но они немного левее, и можно чуток отдохнуть. Из остатков двух штурмовых отрядов осталось дай бог численность одного, так что опять новые лица. Неизменно только одно – ты знаешь, что твоя спина надежно прикрыта.
- Слав, есть воды немного? – вытираю сажу с лица.
- ага, - Славка чуть улыбнулся, передает флягу, движений минимум, надо восстанавливать силы. Рядом Антон, а с ним младший сержант, не запомни его имени. Примчался к нам с распоряжением командира дивизии, а тут сражение началось, обратно никак, с нами отстреливался. Показывает часы на руке, как будто золотые. И уж больно не вяжется эта блестящая вещь с хлопчатобумажной рубахой в грязи, копоти и крови.
- ого! – Антон аж присвистнул, - где взял? Неужто с фрица снял? Небось гауптмана или оберста обобрал?
- не, - младший сержант прислонился к стене, - эт мы вчера Дом Гиммлера брали. Ох, сколько же там добра всякого, и статуи тебе, и картины, а мелочевки не счесть…
- э-эх, - мечтательно выдохнул Седов, - вот если останусь живым, возьму домой безделушку с немецкой земли, статую какую-нибудь, типа женщины без рук…
- так