Библиотека | Нематрос | История наших побед
время с работы пришел Алексей:
- Люд, привет! А у нас гости?
Я разволновался, двадцать лет не виделись все же.
- Сергей! – узнал он меня сразу, - вот уж не ожидал!
Сам он изменился, шрамов на лице достаточно, еще больше, крепче стал. Только глаза все те же, живые.
- Лешка! – обнимаю этого здоровяка, - вот так суждено нам встретиться много лет спустя!
Засиделись мы глубоко за полночь, вспоминали, рассказывали, пили «Коленвал». Нам было что рассказать друг другу. И про рукопашную с немцем в зимнем лесу, оттуда и шрамы на лице и руках, и про Ленинградское политическое, которое временно квартировало в Шуе, и про последнюю радиограмму моего однофамильца Никиты Новикова «самолет горит. Идем на таран вражеской колонны». Помянули всех тех, кто остался там, не вернулся к родным.
- … «Шатилов уже Жукову доложил, что знамя вовсю развевается над Рейхстагом, - это Леша рассказывает про знамя победы, - а вы мне тут «фонарика не нашли». Сьянов – с ротой автоматчиков прикрываете. Егоров и Кантария со знаменем, Берест – возглавишь! И помните – или Знамя над Рейхстагом будет развеваться или задницы наши». Вот так буднично нас и отправили на задание. Фриц отстреливался будь здоров, а что, им отступать некуда. Тьма кромешная, света нет нигде, а немчура еще гранаты свои нам подбрасывает. Один раз прямо под ноги прилетела, я отфутболил потихоньку, но видать не так далеко – ноги посекло осколками. Лестницы полуразрушенные, так что пока до верха добирались, парней буквально на плечах поднимал – иначе никак. Хорошо, ребята прикрывали, один Петро Щербина фрицев полвзвода положил, и это при том, что ранен в плечо был. Человечище!
- Щербина, - ненароком перебиваю его, - это не тот, который у Пятницкого знамя принял на ступенях Рейхстага?
- он самый, - отвечает, - а Пятницкого жалко, он ведь младшим сержантом три дня как стал, совсем молодой пацан…
Мы помянули не чокаясь.
- так вот и представь, - продолжает, - знамя все-таки вынесли на крышу, закрепили на скульптуре какой-то, говорят Вильгельма. Я сам лично ремни затягивал. А итог какой? Больше ста бойцов за взятие Рейхстага к Звезде Героя представляли, а наградили 15 только. Остальные недостойны, получается? Петро Щербина из пекла не вылезал, а выходит, вообще не при делах? Это почему? Потому, что в деревне своей пацаном несовершеннолетним в сорок первом жил на оккупированной врагом территории? В гробу я видел такую справедливость…
- слушай, Леш, - говорю, - была бы у меня Звезда, обязательно отдал бы ее тебе!
Он посерьезнел:
- перестань! Ты пойми, мне не нужна ЧУЖАЯ Звезда! Неужели кто-то ее недостоин? Если и есть такой, кто в тылу просидел, и по блату Героя получил, так он НИКОГДА не придет ко мне и не отдаст свою Звезду. Мы же не хозяйством меряемся – я больше сделал для победы, нет, я!
- извини, - и ведь я понимаю его прекрасно, но и помочь не могу.
- забудь, - отвечает, - просто давай не будем об этом. Я ведь судимый, какие мне теперь награды, я теперь никто…
***
Погостил у Береста несколько дней, и все удивлялся, какой широкой души человек. Во второй закрытой комнате оказывается жила другая семья – в бригаде Береста работал парень, чья невеста была беременна, но свадьбу не играли, потому как жить негде. Лешка прописал их у себя. Хотя и квартира ему буквально кровью досталась. После смены на «Ростсельмаше» шел на стройку дома, без отдыха до кровавых мозолей. Вечерами, как выходили гулять – Лешку сразу облепляли соседские дети, просили покатать. Никому не отказывал.
На вокзале тепло распрощались, обязательно пообещал ему, что приеду еще.
***
Газеты я не читал. Слишком мало полезного там было, да и не люблю я все эти превосходные тона, не совсем это правильно. На мой взгляд.
Поэтому статью увидел случайно. Пятого пришел на свое дежурство на центральный телеграф, и по смене получил вчерашнюю газету с разгаданным кроссвордом и большим заголовком на первой полосе «ГЕРОЙ ВСЕГДА ГЕРОЙ». Выпуск от четвертого ноября тысяча девятьсот семидесятого года. Алексей Берест третьего ноября забрал внука из школы. Шли домой через железнодорожную станцию, как раз когда поезд подходил. Люди начали толпиться на платформе, вытолкнули маленькую девочку не рельсы. Алексей отодвинул внука, бросился на рельсы, оттолкнул девочку, а сам не успел. Тело метров через пять только выбросило на платформу. Было ему сорок девять…
Похороны были шестого, а седьмого я добрался в Ростов. Направился прямиком к дому, где жил Берест. Когда увидел Люду, даже не узнал сразу – настолько она постарела за эти дни. Слез не осталось, выплакала все. В дом постоянно приходили люди, не только соседи, со всего города, выражали соболезнования, приносили цветы.
- а знаешь, - Люда крепко держит меня за руку, - за пару дней до смерти Лешка проснулся ночью весь в поту, и дышит часто-часто. «что случилось?» - спрашиваю. «приснилось, - отвечает, -что ранили меня тяжело, умираю…». Обняла его: «ну что же ты такое говоришь? Когда же эта война проклятая тебя отпустит? Давай лучше сходим в театр с тобой или в кино? Цветов мне купишь, ты их так давно мне не дарил…» «обещаю, - говорит, - на день рождения у тебя будет много цветов».
В горле стоял ком, а на глаза наворачивались слезы. У Люды ведь сегодня, седьмого, день рождения. Сдержал, выходит, Лешка последнее обещание – весь дом был завален цветами. Мне было очень горько и, честно говоря, тогда мне впервые в жизни было нечего сказать. Да и не нужны были слова.
На могилу его несли и несли цветы. За несколько часов, что я был на кладбище, будто половина города приходила отдать дань герою.
***
Ночью выпал первый снег. И там, где еще вчера было царство грязи и слякоти, сейчас все в серебре. На небе ни облачка, яркое солнце отражается в миллиардах снежинок на газоне, ветвях деревьев, автомобилях, лавочках и заборах.
Тысяча девятьсот семьдесят девятый. Третье ноября, день моей памяти. На кухне только я и наполненный до краев стакан.
Очень грустно и противно на душе оттого, как страна благодарит своих героев. Тех, кто умирал, чтобы не отдать ни пяди родной земли. Тех, для кого не было важнее долга, чем долг перед Отечеством. Какое будущее ждет государство, которое не чтит память своих героев. Тех, благодаря кому возможно его настоящее? Как такое возможно, что Председатель Президиума Брежнев имеет четыре Звезды Героя, а для Береста не нашлось даже одной?
Не знаю, откуда такое расхожее мнение, что ветеранам не так важны награды, они ведь сражались за Родину. Это неправда. Люди войны, фронтовики, очень принципиальны. Для них важно признание – и не потом когда-нибудь торжество справедливости, а сейчас. Ведь с каждым годом это поколение не молодеет.
На парады я не хожу, да меня и не приглашают. И на вопросы про фашистов мне ответить нечего – не люблю за глаза говорить. А все, что хотел, сказал им тогда в лицо.
За окном солнечный день, в такой день очень хочется
- Люд, привет! А у нас гости?
Я разволновался, двадцать лет не виделись все же.
- Сергей! – узнал он меня сразу, - вот уж не ожидал!
Сам он изменился, шрамов на лице достаточно, еще больше, крепче стал. Только глаза все те же, живые.
- Лешка! – обнимаю этого здоровяка, - вот так суждено нам встретиться много лет спустя!
Засиделись мы глубоко за полночь, вспоминали, рассказывали, пили «Коленвал». Нам было что рассказать друг другу. И про рукопашную с немцем в зимнем лесу, оттуда и шрамы на лице и руках, и про Ленинградское политическое, которое временно квартировало в Шуе, и про последнюю радиограмму моего однофамильца Никиты Новикова «самолет горит. Идем на таран вражеской колонны». Помянули всех тех, кто остался там, не вернулся к родным.
- … «Шатилов уже Жукову доложил, что знамя вовсю развевается над Рейхстагом, - это Леша рассказывает про знамя победы, - а вы мне тут «фонарика не нашли». Сьянов – с ротой автоматчиков прикрываете. Егоров и Кантария со знаменем, Берест – возглавишь! И помните – или Знамя над Рейхстагом будет развеваться или задницы наши». Вот так буднично нас и отправили на задание. Фриц отстреливался будь здоров, а что, им отступать некуда. Тьма кромешная, света нет нигде, а немчура еще гранаты свои нам подбрасывает. Один раз прямо под ноги прилетела, я отфутболил потихоньку, но видать не так далеко – ноги посекло осколками. Лестницы полуразрушенные, так что пока до верха добирались, парней буквально на плечах поднимал – иначе никак. Хорошо, ребята прикрывали, один Петро Щербина фрицев полвзвода положил, и это при том, что ранен в плечо был. Человечище!
- Щербина, - ненароком перебиваю его, - это не тот, который у Пятницкого знамя принял на ступенях Рейхстага?
- он самый, - отвечает, - а Пятницкого жалко, он ведь младшим сержантом три дня как стал, совсем молодой пацан…
Мы помянули не чокаясь.
- так вот и представь, - продолжает, - знамя все-таки вынесли на крышу, закрепили на скульптуре какой-то, говорят Вильгельма. Я сам лично ремни затягивал. А итог какой? Больше ста бойцов за взятие Рейхстага к Звезде Героя представляли, а наградили 15 только. Остальные недостойны, получается? Петро Щербина из пекла не вылезал, а выходит, вообще не при делах? Это почему? Потому, что в деревне своей пацаном несовершеннолетним в сорок первом жил на оккупированной врагом территории? В гробу я видел такую справедливость…
- слушай, Леш, - говорю, - была бы у меня Звезда, обязательно отдал бы ее тебе!
Он посерьезнел:
- перестань! Ты пойми, мне не нужна ЧУЖАЯ Звезда! Неужели кто-то ее недостоин? Если и есть такой, кто в тылу просидел, и по блату Героя получил, так он НИКОГДА не придет ко мне и не отдаст свою Звезду. Мы же не хозяйством меряемся – я больше сделал для победы, нет, я!
- извини, - и ведь я понимаю его прекрасно, но и помочь не могу.
- забудь, - отвечает, - просто давай не будем об этом. Я ведь судимый, какие мне теперь награды, я теперь никто…
***
Погостил у Береста несколько дней, и все удивлялся, какой широкой души человек. Во второй закрытой комнате оказывается жила другая семья – в бригаде Береста работал парень, чья невеста была беременна, но свадьбу не играли, потому как жить негде. Лешка прописал их у себя. Хотя и квартира ему буквально кровью досталась. После смены на «Ростсельмаше» шел на стройку дома, без отдыха до кровавых мозолей. Вечерами, как выходили гулять – Лешку сразу облепляли соседские дети, просили покатать. Никому не отказывал.
На вокзале тепло распрощались, обязательно пообещал ему, что приеду еще.
***
Газеты я не читал. Слишком мало полезного там было, да и не люблю я все эти превосходные тона, не совсем это правильно. На мой взгляд.
Поэтому статью увидел случайно. Пятого пришел на свое дежурство на центральный телеграф, и по смене получил вчерашнюю газету с разгаданным кроссвордом и большим заголовком на первой полосе «ГЕРОЙ ВСЕГДА ГЕРОЙ». Выпуск от четвертого ноября тысяча девятьсот семидесятого года. Алексей Берест третьего ноября забрал внука из школы. Шли домой через железнодорожную станцию, как раз когда поезд подходил. Люди начали толпиться на платформе, вытолкнули маленькую девочку не рельсы. Алексей отодвинул внука, бросился на рельсы, оттолкнул девочку, а сам не успел. Тело метров через пять только выбросило на платформу. Было ему сорок девять…
Похороны были шестого, а седьмого я добрался в Ростов. Направился прямиком к дому, где жил Берест. Когда увидел Люду, даже не узнал сразу – настолько она постарела за эти дни. Слез не осталось, выплакала все. В дом постоянно приходили люди, не только соседи, со всего города, выражали соболезнования, приносили цветы.
- а знаешь, - Люда крепко держит меня за руку, - за пару дней до смерти Лешка проснулся ночью весь в поту, и дышит часто-часто. «что случилось?» - спрашиваю. «приснилось, - отвечает, -что ранили меня тяжело, умираю…». Обняла его: «ну что же ты такое говоришь? Когда же эта война проклятая тебя отпустит? Давай лучше сходим в театр с тобой или в кино? Цветов мне купишь, ты их так давно мне не дарил…» «обещаю, - говорит, - на день рождения у тебя будет много цветов».
В горле стоял ком, а на глаза наворачивались слезы. У Люды ведь сегодня, седьмого, день рождения. Сдержал, выходит, Лешка последнее обещание – весь дом был завален цветами. Мне было очень горько и, честно говоря, тогда мне впервые в жизни было нечего сказать. Да и не нужны были слова.
На могилу его несли и несли цветы. За несколько часов, что я был на кладбище, будто половина города приходила отдать дань герою.
***
Ночью выпал первый снег. И там, где еще вчера было царство грязи и слякоти, сейчас все в серебре. На небе ни облачка, яркое солнце отражается в миллиардах снежинок на газоне, ветвях деревьев, автомобилях, лавочках и заборах.
Тысяча девятьсот семьдесят девятый. Третье ноября, день моей памяти. На кухне только я и наполненный до краев стакан.
Очень грустно и противно на душе оттого, как страна благодарит своих героев. Тех, кто умирал, чтобы не отдать ни пяди родной земли. Тех, для кого не было важнее долга, чем долг перед Отечеством. Какое будущее ждет государство, которое не чтит память своих героев. Тех, благодаря кому возможно его настоящее? Как такое возможно, что Председатель Президиума Брежнев имеет четыре Звезды Героя, а для Береста не нашлось даже одной?
Не знаю, откуда такое расхожее мнение, что ветеранам не так важны награды, они ведь сражались за Родину. Это неправда. Люди войны, фронтовики, очень принципиальны. Для них важно признание – и не потом когда-нибудь торжество справедливости, а сейчас. Ведь с каждым годом это поколение не молодеет.
На парады я не хожу, да меня и не приглашают. И на вопросы про фашистов мне ответить нечего – не люблю за глаза говорить. А все, что хотел, сказал им тогда в лицо.
За окном солнечный день, в такой день очень хочется