почему-то в голове Редисочки. Ебаные душегубы аристократии, подумала она с облегчением, вот я о чем. Вздрагивал на полу тринадцатилетний Вишенка — кум Тыква и Редисочка, не сговариваясь, разрядили ему свои маузеры прямо в лоб, исчезла половина головы... От гари и пороха в глазах резало и в горле.
− Выйти всем, - скомандовал Чиполлино.
С радостью увидела Редисочка, что уверенность возвращается к командиру. Подчинились все. Закрывая двери, услышали протяжный стон. Ебаная графиня Вишня-старшая не сдохла еще. Сурово ткнул в Чесночка пером Чиполлино. Сказал.
− Ты, - велел он.
Побледнев, завис словно над бездной Чесночок, а потом зашел в подвал и дверь прикрыл. Грохнул выстрел. На секунду почудились Редисочке, что не выйдет Чесночок, что он сам себя... Нет, наш товарищ оказался! Вышел, ноги дрожат... Сам улыбается. Ребята смеются, аплодируют.
− Сбитая целка! - кричат.
− Сбитая целка, - скандируют.
Лицом Чесночок на глазах меняется. Суровеет, взрослеет. А ведь может и правда писатель из него выйдет, подумалось Редисочке. Наш, чтоб по правде все написал. Да и муж может из него.. Чиполлино все равно ведь долго не выдержит. Сердцем болит, за всё! А мы бы с Чесночком, подумалось вдруг, могли бы книжку написать. В соавторстве. Про отряд товарищей, что без устали мотается по грядкам России, выпалывая всякие ебаные фрукты да овощи, и дав свободу сорняками, тысячелетиями угнетаемым ебаными аристократами-огородниками...
− Бери, Чесночок, пару ребят, - командует Чиполлино.
− И вези тела в шахту, - велит он.
− Редисочку с собой тоже бери, - говорит он.
− Я справлюсь, товарищ, -чуть не плачет Чесночок от обиды.
− Дурак-овощ! - говорит ему Чиполлино.
− Я тебе ее как бабу дарю, - говорит он.
Протер Чесночок очки. Хотел сказать что-то. Передумал. Обнял порывисто Чиполлино. В губы поцеловал.
− Хоть ты и русский, ебаный лук держиморда, - сказал он.
− А ближе брата мне, - сказал он.
− Да я за тебя товарищ... - сказал он.
− Ну езжай езжай, - сказал Чиполлино.
Промокнул глаза, щурясь вслед телегам с трупами. Вернулся в подвал, отыскал пакетик с пестицидами. Рассыпал на ладони окровавленные. Не смог носом потянуть. Выругался. Стал слизывать, почувствовал, как десны немеют. Потом и приход пошел. Закружились в кровавом хороводе черти. Заплясали круговую, как в варьете бесовском. Но это все обман зрения, знал Чиполлино. Чертей ведь никаких нет, и бога нет. Нынче срать в церквях можно. Облизал Чиполино еще руки. Вдохнул глубоко. Увидел мутное что-то у ног. Ползло, качалось. Шепот услышал жаркий. Земляничка, понял, разжал руку на маузере.
− Ваня, Ваня, Джованни, - шептала Земляничка.
− Как же так, Ваня, - шептала она.
− Грех, деток убили, - шептала она.
Хотел сказать что-то Чиполлино. Не успел.
Отключился.
… когда тела в шахту сбросили — Чесночок с Редисочкой на всякий случай еще головы размозжили, чтоб не выполз никто чудом, - у телег собрались перекурить. Кум Тыква достал пузыречек со спиртом, что в больнице разгромленной прихватил. Сказал:
− Теперича истории пути назад нет, робя, - сказал он.
Выпили, закусили крупко, занюхали товарищем Женьшенем. Устали, как после работы трудовой. Да это и есть работа, поняла вдруг Редисочка. И такой работы еще вся Россия немытая полна. Все еще перекопать, перекорчевать. Всех выдрать, да пересажать. Все изменим, все соком зальем... Тут и Чесночок сбоку жарким фаршмачным дыханием ухо обжег. Забормотал, почему-то, на идиш.
− Красивая пани, - сказал он.
− Я вижу нас властителями нового мира, - сказал он.
− Сыны Бен Гуриона, гонимые веками, - сказал он.
− Мы спрыснем новой жизнью завядшее русское древо, - сказал он.
Каркали вороны. Мотали головами лошади. Косился латыш Картофель. Тот тоже по-русски не понимал, ему жестами объясняли. Какой... липкий, с неприязнью подумала Редисочка. Но ведь рано или поздно потянет, потянет меня к такому, подумала. Голос почвы, подумала. Да еще и Чипполино с коровой этой жирной, Земляничкой... Пидараска ебаная! Послышался вдруг сзади свист. Оглянулись.
У шахты стоял, с пулеметом, товарищ Женьшень.
Улыбался прекрасным Буддой, украденным тибетской экспедицией Тянь-Шаньского, Буддой, что простоял в гостиных аристократов, духов вызывавших... а потом вдруг раз и вызвался! И закрутил в руках бессмысленный молот, глиняный молот судьбы...
− Чего тебе, товарищ? - сказала Редисочка, слезая с телеги.
Отмахивалась от руки галантно протянутой Чесночком, морщилась. Потянулась с земли за винтовкой.
− Что, неужто еще жива гнида какая? - сказала она.
Товарищ Женьшень улыбнулся, головой покачал. Сказал вдруг.
− Товалиси, - сказал он.
− Смотлите на меня, я сказать имею, - сказал он.
− Не один товались Чесноцок уметь стих, - сказал он.
− Китай лодина стих, - сказал он.
− Я социнить, - сказал он.
Фыркали лошади. Поднимался из шахты пар от тел. Молчал отряд. Глядели на китайца.
Тот дернув плечом, приподнял пулемет повыше, и продекламировал.
− Я узнал цто у меня, - сказал он.
− Есць огломная семья, - сказал он.
− И тлопинка и лесок, - сказал он.
− В поле каздый колосок, - сказал он.
− Это все моя сцемья, - сказал он.
− Это лодина моя, - сказал он.
− Это все не пиздовня, - сказал он.
− Это все не хуетня, - скахзал он.
− Это все не зидовня, - сказал он.
− Это все не жидовня, - сказал он.
Недоуменно нахмурился Чесночок. Сделала шаг вперед Редисочка, тянула за ремень винтовку к себе, говорила попутно:
− Ах ты черносо... - говорила она.
Краем глаза ловила латыша Картофеля, который за лошадью пытался скрыться, подняв ту на дыбы... как треснули очки Чесночка, и из глаза брызнуло что-то, как падал, в мелкой трясучке от пуль, товарищ Тыква... Потянула винотовку на перебитой пулей руке, но не смогла. Села, ощерясь бессильно. Молчала, пока Женьшень подводы обходил, оружие собирая. В висках билось. Только бы не, только бы не. Ведь молодая, совсем еще молодая.
Показалось из-за лошади лицо Женьшеня.
Вышел осторожно, бросился вперед, оттащил винтовку, хоть руки и были у Редиски прострелены.
Сказал, торжествуя:
− Твоя есе проделзаться, - сказал он.
− Пока мой иметь с твой относений как с товалис зенсина, - сказал он.
− Товалис Ледиска, - сказал, расстегиваясь.
− Когда сталый Китай был осажден импелией Гунь, - сказал он, задирая юбки Редисочке.
− … и Бейлин пал и импелатор Цинь повесирся, - сказал он, засаживая.
− Импелия Маньчжул все лавно найти и убить Гунь, - сказал он, ускоряясь.
− Почему, - сказала Редисочка, слабея.
Товарищ Женьшень, подумав, ответил.
− Пледательство пеледается как ген, - сказал он.
− Единозды пледав, кто твой повелит, - сказал он.
Встал, застегнулся. Взял винтовку. Сказал:
− Будит быстла, - сказал он.
Лучше бы на дантиста пошла, подумала Редисочка. Но щелчка не было. Послышался шорох. Сзади