издания.
− У вас будет пятнадцать минут, - сказали мне.
Я заверил, что мне и пяти хватит. Так оно и случилось. Когда в комнату вошла она, такая... простая, обыденная в этих своих потертых джинсах, почти без макияжа... я был в легкой прострации всего пару секунд. Я поразился тому, какая она... Естественная. После чего раскрыл дипломат, достал пистолет и пристрелил охранника. Мне было жаль его, но я не был уверен, что плечи это из-за свитера. Рисковать нельзя было.
Он неловко взмахнул руками и упал спиной на горшок с фикусом.
− … - молча посмотрела она на меня.
− Все это покажется вам недоразумением, - сказал я.
− Но потом вы поймете, что так надо было, - сказал я.
Молча встал, закрыл дверь, и, схватив ее за руку, вытащил через черный вход. Затолкал в машину, - к сожалению, в багажник, - и тронулся.
Только тогда до нее дошло и она стала кричать.
ХХХ
В квартире, первым делом, я ее связал и посадил на кровать. Вынул кляп изо рта. Обыскал. Почему-то, нашел паспорт.
− А зачем вам паспорт? - сказал я.
− А ты в Москве бывал, псих? - сказала она.
− Попробуй без паспорта пройтись, - сказала она.
− Первый мент твой, - сказала она.
− Учти, тебе за меня голову отре... - сказала она.
− М-м-м-м, - сказала она, потому что я сунул ей тряпку в рот.
− Вам нет нужды мне угрожать, - сказал я.
− Возможно, все это покажется вам смешным, - сказал я.
− Но постарайтесь хотя бы на секунду отнестись к моим словам серьезно, - сказал я.
− Я Люблю вас, - сказал я.
− Это возможно, сказал я.
Она в негодовании покачала головой, широко раскрыв глаза от ярости. Я кивнул. Любимая была такая... забавная в своем негодовании. Я улыбнулся.
− В старину люди влюблялись по портрету, - сказал я.
− Чем мы хуже, Любимая? - сказал я.
− Конечно, вы думаете, что попали к маньяку, - сказал я.
− Это совершенно типичная ситуация, -сказал я.
− Но это неправда, и вы убедитесь в этом, как бы... - сказал я.
− … неправдоподобно это выглядело, - сказал я.
Раскрыл паспорт.
− Фаня??? - сказал я.
− Вы и правда Фаня Аб... - сказал я.
Вытащил тряпку.
− Ты что блядь, антисемит? - сказала она.
− Да нет конеч... - сказал я.
− Стоп, не хочу начинать с вранья, - сказал я.
− Да... - сказал я.
− Поймите правильно, это Молдавия, - сказал я.
− Быть антисемитом это для нас норма, - сказал я.
− Ты меня тоже пойми, - сказала она.
− Это Россия, - сказала она.
− Весь шоу-бизнес из евреев с ненастоящей фамилией для нас тоже норма, - сказала она.
− Ничего, - сказал я.
− Мне все равно, - сказал я.
− Я люблю Вас, - сказал я.
Подумал. Она сидела, руки за спиной, вся такая негодующая, разгоряченная... Смотрела на меня волчонком. Как в клипе на песню «Ты обманул мои надежды, милый», где она, в роли школьницы, глядит на парня, разбившего ей сердце.
Я не удержался и потянулся было поцеловать ее. Она отпрянула. Я вспомнил. Да, обстоятельства еще не те. Я сказал:
− Простите, - сказал я.
− А что еще из этого правда? - сказал я.
− Из чего? - сказала она.
− Из статьи в «Экспресс-газете» - сказал я.
− Я не читаю статей в «Экспресс-газете» - сказала она.
− … - молча ждал я, и смотрел на нее.
− Правда не читаю... меня забанили, - сказала она нехотя.
− … - ждал я.
− … ну, многое, - сказала она.
− Но блядь на кабачок я НИКОГДА не была похожа, - сказала она.
− Пидарюги!!! - сказала она.
Я молча встал и вышел из комнаты. Вернулся с рюкзаком. Открыл. Вынул пакет, развернул. Если бы она могла, она бы отпрянула. Перед ней лежала голова.
− Ш-ш... - у нее дрожали губы.
− Спокойно, сказал я.
− Присмотритесь, - сказал я.
Она зажмурилась и отвернулась. Я подал плечами. Я сказал:
− Мне все равно, что вы спали с мужчинами как шлюха, - сказал я горько.
− Мне все равно, какое у вас прошлое, - сказал я.
− Для меня вы чисты, - сказал я.
− Я очень люблю вас, - сказал я.
− Это голова журналиста «Экспресс-газеты» - сказал я.
− Он приехал вчера, с вами, - сказал я.
− Освещать гастроли, - сказал я.
− Я выманил его, и убил, - сказал я.
− Я отрезал ему, живому, голову, - сказал я.
− Последнее, что он увидел, был ваш портрет, - сказал я.
− Последнее, что он услышал, были мои слова о том, за что он умирает, - сказал я.
− За Вас, - сказал я.
Молча разрезал веревки у нее на руках и ногах, вышел, закрыл дверь. Припал к замочной скважине. Стал наблюдать. Она повернула голову и медленно раскрыла глаза. Всмотрелась в голову.
Потом улыбнулась.
ХХХ
На восьмые сутки — ее уже разыскивал Интерпол, - мы ужинали спагетти с овощами по-сицилиански. Я все еще связывал ей ноги, хотя она перестала бояться и, кажется, все-таки оценила мой Поступок.
Ну, в смысле голову долбоеба из «Экспресс-газеты».
Мы ели, разговаривали, я попросил подать мне соль, и тут мы поругались впервые. Как сейчас помню, речь шла о содержании текстов. Ее и моих. Я говорил, что мне нравится нерочитая безыскусность ее песен, которую я нахожу восхитительной. Это настоящий постмодернистский изыск, сказал я. Изящный, очень... тонкий. Но что иногда мне бы, - как эстету, - может быть, хотелось, чтобы она проявляла больше сложности в своих текстах.
Тут она и сказала, что совершенно не понимает, что я говорю, и вовсе не конструирует свои песни искусственно.
− Я пишу от сердца, - сказала она.
− Когда пацан любит девчонку, - сказала она.
− А девчонка пацана, - сказала она.
− Слишком много слов не нужно, - сказала она.
− Они чувствуют сердцем, - сказала она.
Я посмотрел на нее молча и почувствовал, как у меня забилось сердце. А ведь она права, подумал я. Как же я привык все... усложнять, подумал я. Отложил нож, вилку, перегнулся через стол, взял ее лицо двумя руками, и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась. Но и не отвечала. Я не осуждал ее за это. У нее были причины так делать.
− Я люблю тебя, - сказал я.
− У тебя есть причины мне не отвечать, - сказал я.
− Я просто все усложнял, - сказал я.
− Но один раз, - сказал я.
− Ты сняла все лишнее с моего сердца, - сказал я.
− И я тоже смог написать что-то простое... - сказал я.
− Потому что чувствовал сердцем, - сказал я.
− Что же, - сказала она, глядя мне в глаза.
− Я дам почитать, - сказал я.
Ночью над окнами повисла полная Луна, и я подумал, что, хоть это и было восхитительно, со всей этой историей пора кончать. Она не полюбила меня, а поиски становятся все активнее. К сожалению, убитый охранник и обезглавленный долбоеб из «Экспресс-газеты» не оставляли мне выбора.
Так что под утро я сунул за пояс сзади нож, и вошел к ней в комнату.
Мне было грустно, но я был преисполнен решимости. Раз уж я прожил два года с безответной любовью, значит, проживу и всю оставшуюся жизнь. Я зашел, прикрыл дверь,