Бабе Моте, наверное, сто лет, а может и все двести. После определённого срока возраст женщины определению не поддаётся. В таком случае говорят, - да много!

Одна баба Мотя на свете, совсем одна. Дети в войну как в омут канули, и даже кругов не разошлось. Пацанами ушли, не успели своё потомство наплодить. А баба Мотя ждала сынков аж до смерти «друга всех колхозников». Мужик её, дядя Кузьма на фронт не попал по причине полного отсутствия руки. Так и одноруководил всю войну бабьим царством, куда ещё инвалида приспособишь. Матрёна его, всё это время в пику Паше Ангелиной трактор эксплуатировала. А в апреле 1945 года, когда лежали они вместе с мужем под скончавшимся трактором да гайки крутили, простудился Кузя и слёг. Слёг, да больше уже и не поднялся. Денёчек всего не дожил до капитуляции Германии.

Одна баба Мотя, совсем одна. Руки не слушаются, ноги отказывают, глазыньки видеть перестали. – Женюшка, ты штоль? И щурится близоруко.

Захожу, время от времени водицы принести, подсобить чего. Что-то кричит внутри, чешется. И человек то вроде средней порядочности, а толи своих стариков вспоминаю, толи просто под старую жопу сентиментальным стал, слов не хватит объяснить. Да ну их, слова много ли от них проку.

Шантрапа местная во дворе отирается. Угланы, подрастающее поколение. Заводила у них четырнадцатилетний татарчонок Тимур Аптукаев. – Эй, тимуровцы хреновы, заработать хотите? – А почему тимуровцы, - спрашивает заводила.
- Ну не нравится тимуровцы, могу Аптукаевцами звать.
- Неа, тимуровцы лучше звучит. Говорят, у Гоголя был такой пионер Тимур. Бабушек там разных через светофор переводил.
- Вот видишь, умница! А делать надо вот что. Раз в два дня занести старой бабе Моте пару вёдер воды. Работа конечно трудная и ответственная, больших денег и трудов стоит. А бабка чё, ну помрёт и помрёт. Жалко, что ли?

Стоит, мнётся пацан, что-то его гложет. Наконец огорошивает меня фразой: - Не, мы бабке воды за так принесём, мы не фашисты. Не надо нам её денег, а ты не ври на потом. Развёл да? Пусть вот дуры, которые нас угланами зовут поудивляются.

Ухожу с плевком на харе, поделом мудак. Зачем обманывал, может надо было подойти к пацанам по человечески? Право слово мудак!
Есть у меня такое выражение, мол, растёт «поколение американцев». Главные ценности в жизни, которых это пожрать, поебаться, да бухнуть. И всё это желательно на халяву. И вот последнее время стал замечать я одну интересную вещь. Видимо произошло пресыщение американскими «общечеловеческими ценностями». Вижу, как охранник у меня на посту завидев меня, прячет в стол книгу. Любопытствую и слегка поражаюсь, - «Преступление и наказание»!!! Или другой мальчишка-электрик приходит с утра на работу и начинает взахлёб и с совершеннейшим восторгом рассказывать о фильме, который он просмотрел накануне вечером. Ну, и кто догадается, что сей вьюнош, просмотрел? Хрен вы догадаетесь, - «Отец солдата»!!! И снова я в раздумье, погорячился с определением? Похоже да.

- Ох, и лярва была Матрёшка в девках, - говорит дед Яким. – Такую оторву поискать. Вертихвостка, право слово. Собирались мы тогда на вечёрки в нетопленном амбаре. Семушки лузгали, песни спевали, да пляски отплясывали. Парни всё больше девок
выглядывали, с дальним поглядом. Ну, под подол знамо дело охота было «христопродавца» приспособить, но и о женитьбе мыслили, а как жо. А Мотря, как в круг выйдет на вечёрке, как притопнет, эх голова моя, за хуже жопы. Парни прям в очередь становились, как в сельпо за «белоголовкой». А она ж собака, в смысле Мотря то, глазом своим цыганским поведёт и поверь Женюха, микосить её не охота, только бы за ручку подержать, да проводить до дому. Так то засранец.

Вечером после работы решаю заехать к бабе Моте. Зачем? Не знаю, Женя, тот, что внутри распереживался и весь сказ. Покупаю по дороге тортик вафельный в шоколаде, бабка их очень уважает. Подъезжаю к дому и вижу возле калитки одинокий, свежеструганный гробик, да парус из железа сваренный. С паруса баба Мотя смотрит, ласково и умиротворённо.

- Здравствуй тётя Матрёна, - говорю я в никуда. - Как твоё ничего, дождалась всё-таки? И бабка вроде как отвечает мне своим расщепленным старческим голосом: - Здравствуй Женюшка, а я ведь тебя ждала. Сердце у меня всё исплакалось. Четыре стены да потолок. А старушка то где-то за дверью скоблится, вроде как напоминает, скоро уже, жди! Знала я, что ты приедешь, да Кузя позвал, невмоготу стало одному то.

Так и живут подобные бабки от ожидания до ожидания. И глазоньки выплакали и жданки прождали, а всё ждут. Они, бабки старые да одинокие все так перебиваются. Весь остаток дней посвящён ожиданию. Подумаю об этом применительно к себе любимому, и доживать не хочется. Одиночество, самое худшее наказание для нас стадных. А потому братва, как в песне поступим: - И пить будем, и гулять будем, а смерть придёт, помирать будем!!! Иди ко ты мимо одиночество, ступай прочь. Не хочу!

udaff.com