Приехамши с учений, Фрося культурно отдыхала в родной казарме. Рота была на обеде, и никто не мешал девушке заниматься любимым занятием. Раздевшись догола, она легла на свою раскладушку, отгрызывала ногти на ноге и плевала их в раскрытую форточку. Настроение было воскресным, и Фрося улыбалась всеми фибрами своего интеллигентного, пятидесяти килограммового лица. За этим занятием её и застал тогда ещё ничего не подозревший замкомвзвода Пиздрокленко, хахол по рождению и атеист по половому признаку. На лице «замка» при виде Фроси поедающей самоё себя, сменилась целая октава чувств. От бешенства, до злорадства. А Фросин круп, покрытый маленькими абаятельными нарывами, взбеленил в нём самые надменные похоти.

- А это кто у нас тут такой сладенький на кроватке в неуставное время подчивает? Что за жрущая красавица? И что это у вас волосистый покров в промежности не скошен?
На что Фрося со свойственной ей одной прямолинейностью ответствовала: - Военный, а не пошёл бы ты на хуй, Батарейкина моё фамилий. Лампочку не загораживай, а то щас ногтем плюнутым глаз выбью. И тут же принялась грызть ноготь указательного пальца правой ноги. От хруста у Пиздрокленко заложило уши, и разозлилась совесть.

- Встать сука, когда с тобой целый ефрейтор приказывает! Ишь блядина, подиум нашла. Тут тебе не анатомичка, чтобы ногти на ногах жрать. Быстро одеть трусы на это сморщенное безобразие и ко мне, бегом марш!
- Тю на тебя дурной, тебе же русским народным языком говорят, иди на хуй, наденься и оставайся там, пока не позовут. При этих словах Фрося положила обкусанную ногу прямо, зато другую закинула на стену в позицию «шпагат». От увиденной картины у ефрейтора встопорщилось всё евонное лебедо.
- Да я тебя, за неподчинение противозаконному требованию ефрейтора…. На губе сгною сука, встать, когда тебя не спрашивают. Да не ты, а ты! И губы свои продольные подбери. Ты чмо видимо с Урала, из какой нибудь ёбаной Перми….
Договорить ефрейтор не успел, произошло сразу три события, поставивших крест на его сержантско-холуйской карьере.

Во-первых, Фрося изволила встать и загородить своим негабаритом одну вторую казармы, причем в другой второй остался ефрейтор. Во-вторых, она захватила незадачливого командира своей могучей пятернёй за оселедец и подняла в воздух на длину вытянутого ефрейтора. При этом спецкожа казённого ефрейторского лица собралась вся, сколько было в руке хрупкой совецкой девушки. Пиздрокленко сейчас был похож на кино Акиры Куросавы, причём на всех семерых сразу. И, наконец, в-третьих, Фрося сделала небрежный экивок рукой и «замок» в клочьях оконной рамы вылетел из казармы в направлении ебене матери. Через секунду под окном послышался глухой удар и недовольный крик писаря Поксмана, - у суки, поссать не дали, так ещё бля обосравшимися ефрейторами кидаются.

Вечером после отбоя, когда вся свободная смена собралась в спальном помещении Фрося толкнула речь. Выглядело это так. Бойцы после ухода командира роты закрыли дверь спального помещения изнутри на ножку стула и начали предаваться разным излишествам.
Хуянсов и Дунаев, спрятавшись за тумбочкой, нажрались димедролу и раскуривали беломорину. Писарчук вожделенно глядя на портрет Альберта Эйнштейна, уже по третьему кругу играл сам с собой, Хоботов лепил из говна собранного со всей казармы бюст Пушкина на конкурс «Молодой Церетели России». Остальные лениво подтрунивали над командировочным танкистом, моющим в углу казармы резиновые полики от танка.

Фрося залезла на рояль и уже оттудова своим ревущим фальцетом гаркнула на всю казарму. – Внимание жлобы! Долго смотрела я на ваши негативные нехорошести и понела, ебать вас надо в заднепроходные отверстия, черенком от противотанковой лопаты. А посему отныне и до моего дембеля будете вы скаты с получки платить мне налог на службу и хорошее настроение. Рядовые по 20 рублей, сержанты и старшины по 50 рублей, ефрейторы и остальные выродки по 70 рублей с ебла. Прошу высказываться, только короче и без мата пидарасы, я этого не выношу.

Первым возмутился как всегда всем недовольный бывший прапорщик Флай-Мастренко, разжалованный за интимные отношения с табельными валенками в рядовые.
- Это ещё что за саванаролла тута выискалася? Ты детачка не перепутала мужской хуй с женским? Ну, ко иди сюда, я тебе жопу надеру вместе с ушами.

Присутствующие не успели сморгнуть глазами лица, как Фросина нога со скоростью ламбаргини дьябло врезалась в холёный интерфейс экс-куска. Горлопан, пролетев через всю казарму, сбил с ног зазевавшегося писаря и упал в свежую, ещё пахнувшую первоисточником поделку Хоботова, навеки лишив мир очередного шедевра. В казарме разразилась нежилая тишина, в воздухе запахло дракой и исподним. Ещё через мгновение все, несговариваясь, как стая акелл на мауглю бросились на хрупкую девичью комплектацию. Миг и всё смешалось в соитии всеобщей недозволенности. Каким то восьмым чувством поняв, что времени на размышление у неё не более сорока минут, Фрося со всей молодости и азартности бросилась в неравный бой. Её хрупкие совецкие руки принялись махать во все стороны кулаками и прочими частями туловища. Через одиннадцать минут всё было прикончено. Со всех сторон этого странного побоища слышались стоны и задорный плач, всхлипы умирающих и злорадный смех ранетых. В центре этой композиции в большой куче испражнений неторопливо и методично остывала милая и грустная тушка экспрапорщика. Фекал ему пухом.

Дальнейшая жизнь в подразделении превратилась в сущий кошмар. Фрося обложила дланью всех. В день зарплаты в каптёрку, где вместо выселенного старшины теперь обитала Фрося, выстраивалась длинная и хмурая очередь. Сбор оброка и ведомости вел, конечно же, писарь. Он же назначал проштрафившимся наказания в виде посылов до подъёма на говно или наряды вне очереди на кухню к лютовавшей там Матрицыной.

Сама Фрося во время приёма дензнаков лежала в гамаке, усиленном специально для этого случая капроновыми канатами, жрала семушки и смущала мужской люд своим грызением когтей на ногах. Особо задолжавших ожидала экзекуция, во время которой виновник исполнял Фросе куннилингус. А если принять во внимание тот факт, что девушка очень не любила мыться, экзекуция больше всего походила на казнь.

Во время последнего лингуса, например, пострадал еврей Амбарцумян, попавший после наказания прямиком в инфекционный барак, в добрые руки фельдшера Гурбангуглыева. И в тот миг, когда жизнерадостный фельдшер впервые выполнил Амбарцумяну процедуру ретророманоскопии еврей понял, что пропал и проплакав всю ночь на зацелованную им фотокарточку Гурбангуглыева к утру сдался. Далее следы этой пары теряются во мгле повествования. Говорят, они уволились из рядов и уехали на Багамы, но злые языки утверждают, что они поселились в Баку. Эксфельдшер устроился в ДЮСШ преподавателем гигиены у мальчиков, а Амбарцумян нянчит двух милых деток и пишет мемуары под псевдо. Пару вещей я и сам читал. Это «Дамочка-совхозница» и «Перронный соглядатай».

А что же Фрося? А Фрося активно готовится к дембелю. Ведь буквально