Ночь. Дежурная лампочка освещает сброшенный в спешке прямо на пол халат. Гипюровые плавочки с кружевами лежат на огромных семейных трусах. Спит коммунальная квартира. Из-за дверей, если прислушаться, доносится масса звуков. Где-то ритмично скрипит панцирная сетка, где-то слышен храп, инкрустированный пердежом. Эта обшарпанная древняя коммуналка видала, как говорится виды. Здесь рождались и умирали десятки людей. Десятки разных судеб оставили свой след на этих исписанных телефонными номерами обоях.

В такую ночь, когда хозяева угомонились, выполнив свой супружеский долг, на заставленной разнокалиберными столами и холодильниками кухне собрались хуи. Да-да, не удивляйтесь. Именно хуи. У всех есть жизнь, у человека, собаки, и даже хачика. Почему хуй должен быть исключением. Не будьте так уверены, что когда вы, бросив дежурную палку супруге, и похлопав её по безразмерной заднице, отвернулись к стенке и захрапели, ваш хуй не покинул обжитое место и не пустился во все тяжкие…

У хуя тоже есть жизнь, ему тоже хочется простого хуинского счастья. Хуи так же, как и люди плачут и смеются, переживают и радуются солнцу. Вот только солнце, в силу известных причин, видят они не часто и, как правило, в детстве. Иногда хуи болеют, страдают и мучаются. Собственно всё, как у их хозяев. Итак, мальч…хуишник на коммунальной кухне в три часа ночи.

Старый, поношенный хуй, с дряблыми седыми яйцами, разлил по напёрсткам вишнёвую наливку и, почесавшись спиной о буханку хлеба, провозгласил:
- Ну, что хуи, вздрогнем!
Собравшиеся на столе ещё пятеро разнокалиберных хуёв потянулись к своим посудинам. Послышался звон напёрстка о напёрсток, бульканье и довольное сопение.
- А чё пацаны, давненько не собирались, - отдышавшись, сказал ещё не старый хуёк, в профиль похожий на Ломоносова. – Кстати, никто не видел Костю?
- Это, у которого хозяин в булочной работает? Так он же неделю назад начал брать уроки игры на скрипке.
- И чё?
- И то! Похоронили Костю. Отыгрался!

Помолчали. Разлили по второй, выпили не чокаясь. Молоденький хуишко, совсем ещё подросток, вдруг встрепенулся и, глядя на присутствующих своим задорным глазом, пискнул: - Мужики, а чё я вам скажу. К нам ведь сегодня девочки собирались прийти. При этом он почесал покраснение на лбу.
- Слышь, «зелёный», а чё это у тебя на роже-то? Старый хуй сурово посмотрел на подростка.
- Да это не то, что вы подумали, - оправдывался молодой. - Это, мой мудак купаться ездил. И чтобы плавки не сушить, завернул их в кулёчек и надел джинсы прямо на голого меня. Вот молнией и нашоркало.

- Ну, смотри сам, - в голосе ветерана сквозило безразличие, - тебе жить. А то всяко бывает, наскребёшь себе на башку неприятностей. К бабам-то хоть твой засранец тебя водит?
Молодой горделиво подбоченился и, уморительно подмигнув присутствующим, произнёс:
- Да уж не как некоторые, почти кажный день ныряем. Правда, последнее время что-то произошло с пелотками. То ли мыться перестали, то ли эпидемия, какая-то. Позавчера вот присунул меня хрен знает в чё. Я как погрузился, понял, дело нечисто. Запах, как в сортире,… меня почти сразу и вырвало.

Хуй средних лет, с «цивильными» зоновскими шарами под кожей, закуривая беломорину, пробурчал:
- Пидор твой хозяин, вот что я тебе скажу. Как есть пидор. В жопу тебя пихает, а тебе, «зелёнка», и невдомёк.
- Нет, ну что вы такое говорите, - молодой покраснел, - как можно. Он знаете, какой хороший. Он музыку любит, у него даже в туалете портреты Моисеева и Чайковского висят.
- Да ладно, не красней, а то щас кончишь. Мы ведь тебе ничего не предъявляем. Пока….

В это время, кухонная дверь, пискнув, распахнулась и в образовавшуюся щель протиснулся крепкий с виду хуёк-боровичок. – Привет честной компании, чё бухаете?!
Присутствующие заметно оживились, а старшак достал пустой напёрсток и со звоном поставил его в центр стола. Вновь прибывшего подсадили и через мгновение он, привалившись спинкой к надкушенному яблоку уже трещал вовсю.

- Да как вы могли подумать, что Вася Деметр пропустит день весеннего хуестояния. Наливайте уже кровососы! А я тут пацаны в бизнес ударился. Сколотил группу, и сейчас гастролируем по всей России. Кстати группа называется «Хуй на-нэ», в основном романс и фольклор. Типа «Нанэ цоха», «Ой да не вечерняя» и прочее. А где мэтр, почему не вижу? Или загордился после того, как его начали печатать в издательстве «Хуйсосайтис»

- Мэтр не придёт, посадили мэтра. Взяли на педофилии, но я думаю, подстава мусарянская, - ответил ему моложавый хуй с совершенно седыми яйцами. - Он всегда ратовал в защиту детства и материнства и тут на тебе. Вот тебе бабушка и Юрьев хуй! Не верю!

Примерно через час хуи, изрядно перепившись, тихонько, чтобы не разбудить квартиру пели песни. Нестройный хор выводил жалобно и заунывно «По диким хуям Забайкалья» Из-за острова…на простор речной пизды… и «Хуй ты мой опавший». На середине песни «На недельку до второго, на хую из Комарово» старшак вдруг стукнул кулаком по столу и рявкнул:
- Ненавижу!
Далее, на все расспросы озабоченных товарищей, он лишь плакал и бессвязно выкрикивал:
- Ненавижу, он дрочит меня, всё время дрочит! На мне уже живого места нету. Я хочу в пизду, я хочу в сырость, в тепло… к маме…

- Всех дрочат, - рассудительно заметил «урка». Все мы, в какой то мере подневольные….
- А ты не вставай, - вмешался молодой.
- Молчи, зассанец, - шикнул на него цыган. – Много ты понимаешь! Не будешь вставать, вообще на смерть зашоркает.

Помолчали, выпили ещё по одной. … Настенные часы пробили пять раз. Присутствующие начали потягиваться.
- Ладно, братки, пора собираться, - грустно сказал старшой. Время, да и по честному у меня яйца переполнены. Щас мой завошкается, пойдёт на очко, а меня то и нетушки.

- Нет уж блять, в кои годы собрались, давайте хоть бутылку допьём, - загундосил неприлично пьяный, моложавый, с седыми яйцами.
- Мене хватит, - еле шевеля крайней плотью, промямлил «зелёный», поскользнулся и упал со стола в большую эмалированную кастрюлю, стоявшую на полу.
Остальные, еле шевеля яйцами, попытались достать юнца, но в итоге сами попадали туда же. Через минуту, из кастрюли раздавался дружный храп, и сонно-невнятные матюки.

Примерно в половине шестого на кухню кряхтя и шаркая тапками по полу зашла бабка из боковой однёрки. Бабке было лет восемьдесят, была она беззуба, глуха и почти совсем не видела. Достав из шкафа чужую электромясорубку бабка поставила её на стол, воткнула шнур в розетку и, кряхтя, поставила кастрюлю с загулявшими хуями на табурет.
- Ох, Димка! Вечно ты учудишь. Пирогов ему восхотелось. Ну-ка где тут твоя хвалёная вырезка? А по форме дак и вовсе на хуй похоже, прости меня, господи. Старуха рассмеялась, закашлялась и, отдышавшись, включила мясорубку. Механизм пришёл в движение, заурчал сердито и кровожадно. А старуха, не торопясь, думая о чём-то своём, складывала продолговатые куски мяса в грызло прожорливого агрегата. Стоял хруст, брызгал пахучий сок. В один момент